Лирическое вступление

В 1970-е годы в среде обществоведов и управленцев возник вязкий и непримиримый спор о показателях (индикаторах) эффективности — и вообще, и в конкретных сферах деятельности. Очень острые дебаты возникли в связи с попытками внедрить в управление научной деятельностью «формализованные» количественные оценки — баллы за публикации, цитирование статей и пр. Тогда эти попытки удалось с трудом, но отбить — видные ученые отнеслись к ним серьезно, выслушали критику, поговорили с верховной властью, а она тоже вняла разумным аргументам. Угроза тупого административного произвола надолго отступила.

Но эта тяжелая стычка была полезна и тем, что резко повысила интерес к общей проблеме показателей, которыми мы постоянно измеряем скрытые (латентные) величины. Изобретение и проверка достоверности таких показателей на какое-то время стали актуальными задачами ученых и практиков. Это был важный шаг к укреплению рациональности. Жаль, что накопленные тогда знания и идеи сейчас забыты.

В ходе этих дебатов я высказал нахальный тезис, что производительность труда в общем не является индикатором эффективности. Труд — один из ресурсов производства, и эффективность определяется качеством структуры системы всех вовлеченных ресурсов. Например, по производительности фермеры США вроде бы эффективны, а по затратам энергии (10 калорий на получение одной пищевой калории) недопустимо, абсурдно расточительны. Следовать их примеру не только глупо, но и в принципе невозможно.

Это, очевидно, было подрывом важной догмы Маркса и Ленина (и даже трудовой теории стоимости) и поддержки не получило — но и опровержений не было. В последующем я в этом тезисе не усомнился и обсуждал его с разными людьми.

Спорил я как-то с другом, капитаном испанского рыболовного траулера. Он говорит: «Вы нарушали закон Ленина о производительности труда. Когда мы проходили мимо советского судна, наши рыбаки смотрели с ненавистью: свободные от вахты русские загорали, играли на палубе в шахматы. А у нас на таком же судне было вдвое меньше персонала, и работали по 16 часов в сутки. Из каждого рейса я вез одного-двух под охраной — сходили с ума». Я спрашиваю: «Ну и что же тут хорошего? Ведь в порту у вас оставалось столько же безработных, которые гробили себя наркотиками. К чему такая производительность?». «Так ведь Ленин сказал», — а больше справедливых аргументов и не было. А несправедливые аргументы (вроде выгоды для хозяев) он и сам не хотел применять. Он год над этим думал, а потом признал, что у советских рыбаков было лучше, и в данном случае критерий производительности социализму не нужен. Из-за этого и в Испании на меня уважаемые марксисты стали косо смотреть.

А теперь у нас есть «Белая книга» с фактами и логичные рассуждения Александра Гражданкина. Я их сократил и предлагаю читателям.

Сергей Кара-Мурза

Производительность труда в промышленности

Кратко рассмотрим изменения производительности труда. Ее медленный рост в пореформенной России постоянно упоминается в СМИ в качестве основных причин нынешних экономических неурядиц.

Производительность труда в первом приближении в отраслях промышленности может быть оценена по отношению выпуска продукции к среднесписочной численности работников за год. С началом реформ в российской промышленности существенно изменилась численность работников и их структура. Особенно резко снизилась численность промышленных рабочих — более чем втрое, с 17 млн в 1990 г. до 5,5 млн в 2012 г. При этом общая численность всех занятых в промышленности сократилась только в 1,6 раза — изменилась структура занятости.

Разность между числом занятых и числом промышленно-производственного персонала дает численность непроизводственного персонала в промышленности (менеджеры, бухгалтеры, повара, охранники и др.). Непроизводственный персонал по численности почти сравнялся со старым «рабочим классом»: в 2012 г. — 4,13 и 5,54 млн чел. соответственно (в 1990 г. — 1,8 и 17 млн чел.).

На рис. 1 показано, как менялась численность такого персонала в российской промышленности с 1970 г.

За годы реформ (1991–2013 гг.) промышленное производство после двукратного падения восстановлено на 83%, а численность промышленно-производственного персонала и промышленных рабочих только сокращалась: рабочих стало втрое меньше, а работников — вдвое. То есть, производительность труда в промышленности должна была вырасти. Так оно и было с середины 2000-х гг., хотя начиналось с обвального падения в начале 1990-х гг. (рис. 2).

Как же так получается: во время реформы производительность труда выросла при  общем регрессе промышленного производства (по большинству ключевых показателей: инвестиции, расход энергии, выпуск продукции, подготовка кадров, освоение производства высокотехнологичных видов продукции)? И почему этот важный критерий оценки реформ нигде не фигурирует в качестве достижения последних лет? Напротив, реформаторы сетуют, что производительность труда низкая и растет медленнее, чем зарплата. По официально опубликованным данным, чтобы в начале 2010-х гг. зарплаты росли быстрее производительности, надо было поднять их в промышленности примерно на треть — реально производительность обгоняла зарплату.

Разумно предположить, что в особом режиме переходного состояния промышленности привычные для стабильных периодов индикаторы и критерии дают ложное представление о реальности. Жанр «белой книги» не годится для методологических рассуждений и гипотез, но можно указать на факты, служащие сигналами для постановки вопросов в других сообщениях.

Например, чему обязан трехкратный рост производительности в машиностроении, переживающем регресс (рис. 3)? Ведь производство сложной высокотехнологичной техники (станкостроение, авиапром, судостроение и пр.) сворачивается. Может ли «отверточная сборка» (автомобилей, стиральных машин, телевизоров и др.) заменить при оценке эффективности это сложное производство?

Точно так же, прекрасные результаты по критерию производительности труда (с 1996 г. — почти пятикратный рост) демонстрирует легкая промышленность, объем производства которой снизился в 5 раз (рис. 4).

В погоне за эффективностью в промышленной деятельности сократился «поток» производимого, но еще больше сократилась материально-техническая «база» российской промышленности. Хотя в тех же США считается, что «масса прибыли важнее нормы прибыли».

В таком состоянии полезнее пользоваться натуральными показателями наличия, производства, сохранения, использования и потребления привычных и необходимых жизненных благ.

Александр Гражданкин, соавтор «Белой книги России. Строительство, перестройка и реформы: 1950–2012 гг.».

http://centero.ru/digest/proizvoditelnost-rastet-proizvodstvo-padaet-kak-zhe-tak