И. Башмаков
Этнометрический анализ показал, что в списке ментальных особенностей России преобладают ценности выживания и, отчасти по этой причине, недостаточно выражена ориентация на будущее. Даже в советское время планы были только пятилетними. Лишь сравнительно недавно Минэкономразвития стало разрабатывать прогнозы на 9-12 лет вперед, а для ряда документов, таких как "Энергетическая стратегия", горизонт анализа и прогноза расширился до 2030 г. Это очевидный прогресс. Однако следует иметь в виду, что на Западе существует несколько исследовательских групп, которые анализируют проблемы развития глобальной экономики, энергетики и климата с горизонтом до 2100 г. Даже 2030 г. - слишком близкий рубеж, чтобы можно было добиться существенных изменений в траекториях развития мировой цивилизации. Поэтому появляется все больше аналитических работ, в которых предпринимается попытка оценить изменение технологической структуры общества к 2050 г. Естественно, соответствующие проработки детализированы хуже, чем в случае более близких перспектив. В России только начинают публиковаться первые оценки того, где страна может оказаться в 2050 г. в координатах глобальной экономики.
Эксперты Goldman Sachs в 2003 г. определили, что темпы роста ВВП России в 2000-2025 гг. составят 7,3% в год, а в 2026-2050 гг. -3,8% в год. В итоге ВВП на душу населения в России будет равен в 2025 г. 32% от уровня США, а в 2050 г. - 59% (расчеты по обменным курсам). Однако рост ВВП России в значительной мере предполагался за счет укрепления рубля. В отношении физического объема ВВП эксперты ожидали довольно медленный, как сейчас у нас сказали бы, инерционный рост. Среднегодовые темпы роста российского ВВП, согласно этому прогнозу, сокращаются с 4,1-5,8% в 2006-2010 гг. до 3,3-3,6% в 2021-2025 гг. и до 1,8-2,1% - в 2046-2050 гг. Их замедление -отчасти результат ожидаемого снижения численности населения России до 136 млн человек в 2025 г. и до 118 млн человек - в 2050 г.
В 2006 г. эксперты PricewaterhouseCoopers (PWC) полагали, что российский ВВП будет расти в 2005-2050 гг. в среднем на 4,6% в год при снижении численности трудоспособного населения на 0,5% в год. Последний фактор будет сдерживать экономический рост и не позволит России увеличить свою долю в глобальном ВВП. Доход на душу населения по этому прогнозу вырастет в 9,6 раза и превысит нынешний уровень США, но составит только половину от их уровня в 2050 г. Это самый оптимистичный из известных прогнозов для России.
В. Клинов пришел к схожему выводу: ВВП России к 2025 г. сможет достичь 80% от нынешнего уровня США (по паритету покупательной способности), а к середине века - практически выйти на уровень США 2005 г. Его прогноз базируется как на анализе динамики численности населения, так и на теории больших циклов в экономике. Период 2000-2025 гг. автор относит к восходящей фазе кондратьевской волны, а период 2026-2050 гг. - к нисходящей. Для России среднегодовые темпы роста ВВП получаются равными соответственно 4 и 2,5%. В итоге доля нашей страны в глобальном ВВП не только не растет, но даже снижается - с 2,4% в 2000 г. до 2,1% - в 2050 г., причем при условии, что нам удастся стабилизировать численность населения на уровне 140 млн человек.
В 2006 г. мы также пытались определить перспективы развития России до 2050 г. В этом прогнозе предполагалась возможность роста ВВП в 4,3-7,3 раза в 2005-2050 гг., или в среднем на 3-4% в год, при снижении численности населения в 2050 г. до 82 - 121 млн человек. Согласно верхнему варианту прогноза, в 2045-2050 гг. кумулятивная добыча нефти в России достигает 20 млрд т (вдвое больше нынешних доказанных запасов нефти в стране), а природного газа - 31 трлн куб. м (2/3 нынешних доказанных запасов газа). Другими словами, к 2050 г. имеющийся нефтегазовый потенциал России окажется практически исчерпанным, и если не будут открыты новые гигантские месторождения углеводородов, то для роста ВВП придется найти новый источник.
Здесь возникает вопрос: справится ли Россия с такой задачей, сможет ли она перейти на инновационный путь развития? Как считают К. Юдаева и Е. Ясин, наша страна в ближайшие 40-50 лет столкнется с двумя вызовами: проблемой перехода от догоняющего развития к развитию на технологической границе и с необходимостью перестройки жесткой институциональной системы. По мере сокращения отставания России от передовых стран возможности заимствования технологий уменьшаются, а потребность в их "генерировании", активизации "инновационности", напротив, увеличивается. Собственно, задача институциональной трансформации и определяется важностью культивирования "инновационности".
В последнее время в литературе развернулась активная дискуссия о качественных и институциональных особенностях развития России до 2020 г.В ней явно звучат два тезиса: наша страна нуждается в модернизации институтов; для этого необходимо формировать общественные коалиции. К сожалению, отсутствие системного анализа проблем, которые могут возникнуть при сохранении нынешних институтов, делает указанные работы недостаточно убедительными. Структурирование анализа в рамках "экономика - социальная система - институциональная и политическая система" в России, да и за рубежом, развито слабо. Дело обычно ограничивается иллюстрациями и примерами, не опирающимися на соответствующую теорию. При таком анализе на первый план выдвигаются категории поведенческой экономики, с которыми экономисты не очень привыкли работать. Так, К. Юдаева и Е. Ясин формулируют задачу модернизации как отход от "экономики недоверия".
В конечном счете главным ограничением развития на технологической границе могут оказаться проблемы культуры, определяющие способность предвидеть новые вызовы и принимать эффективные упреждающие действия, возможность активизации творческого потенциала и создания общественных коалиций. Другими словами, речь идет об осознании необходимости модернизации и самоорганизации для осуществления таких изменений. Обладает ли Россия подобными способностями и возможностями, соответствующей ментальностью?
К сожалению, первые опыты этнометрического анализа применительно к нашей стране не дают положительного ответа на этот вопрос. В методике Р. Инглхарта есть показатель "ценности выживания/ самовыражения". "Выживание" означает нацеленность на сохранение статуса на фоне ненадежности условий жизни и прав собственности. Все новое воспринимается как опасность и угроза. В поведении и принятии решений доминируют стереотипы, а в отношениях - зависть и недоверие. "Самовыражение", напротив, базируется на гарантиях сохранения достигнутого и накопленного и означает нацеленность на повышение статуса за счет реализации своих возможностей. Окружающие не воспринимаются как угроза, в отношениях между людьми доминирует доверие.
По шкале ценностей "выживание/самовыражение" с Россией может конкурировать только Беларусь. Даже такие страны с "восточным" менталитетом, как Нигерия, Китай, Индия, Бразилия, Турция, оказались намного более продвинутыми в сторону "западного самовыражения". В этом отношении Россия - "супер-Азиопа" и уж совсем не Евразия и не Европа. В нашей стране глубоко укоренились ценности "выживания" - продукт российской истории на протяжении не менее тысячи лет. Все брал и давал верховный правитель, как бы он ни назывался. Люди не были уверены в неприкосновенности своей собственности, а ее экспроприация и последующая раздача сверху или получение по итогам "кормления" вели к тому, что мало кто верил в возможность честно разбогатеть при "раздаточной экономике". Легитимность такой, а заодно и всякой другой собственности в России всегда была низкой.
Для получения благ сверху нужно или молчать, или подличать и пресмыкаться при практической бесперспективности повышения благосостояния за счет "самовыражения". Любой успех соседа, как правило, воспринимался как несправедливая "раздача". Значительная часть заработанного изымалась. Кроме того, любая "византийская" система власти, которая в России господствует уже тысячу лет, может опираться только на людей зависимых и подчиненных. Независимы только очень бедные и очень богатые. Следовательно, все должны работать, но много не зарабатывать. В этих целях либо изымалась значительная часть произведенного продукта, либо осуществлялась милитаризация экономики (народ не может потреблять военную продукцию). Другая причина милитаризации - стремление обеспечить "единомыслие", чему мешали внутренние и внешние "враги". Таким образом, в России не сформировалось позитивного отношения к "самовыражению" как основе личного процветания. Напротив, на Руси от ума только горе.
Многие другие "этнометрические" индикаторы являются производными от пропорции "ценности выживания/самовыражения". Низкий уровень доверия ведет к тому, что Россия стала "чемпионом по индивидуализму" - "каждый только сам за себя". В этом плане россияне опередили все страны. В течение многих десятилетий у нас официально культивировался коллективизм, но только на работе или в домах культуры. Все иные формы самоорганизации населения подавлялись. На фоне взаимного недоверия это привело к неспособности создавать устойчивые коалиции и с их помощью отстаивать свои интересы. Нынешняя политическая система России сформирована властью и защищает только ее интересы. Практически все альтернативные политические движения не сумели выжить.
Как только люди переселились из бараков в "хрущевки" и получили личное пространство для накопления богатства, скрытого от чужих глаз, которое нельзя было просто так отнять, они направили всю свою энергию на цели личного обогащения, совсем забыв о коллективизме. Именно Хрущев, а не Горбачев, заложил мину под фундамент социализма, которая рванула всего через 25 лет, когда в бараках уже почти никого не осталось. Япония, осуществившая "рывок в будущее" в 1960 -1970-е годы с системой пожизненного найма, и Китай с еще сильными традициями сельских общинных отношений находятся на противоположной стороне шкалы.
Слабая способность к самоорганизации - причина высокой "дистанции власти" - определяет признание ее "божественности", готовность соглашаться с неравномерностью распределения полномочий и доверять ей принятие решений и укрепление старых или формирование новых стереотипов. Как показали 1990-е годы, многие россияне не захотели принимать на себя ответственность за собственную судьбу или формировать эффективные коалиции, чтобы отстаивать свои интересы.
Доминирование ценностей "выживания" над ценностями "самовыражения" порождает также высокую степень "избегания неопределенности" и низкую "долгосрочную ориентацию". Это еще две особенности, сдерживающие возможности развития на технологической границе, где уровень неопределенности всегда довольно высок. Долгосрочная ориентация особенно важна при принятии инвестиционных решений. Она прямо связана с устойчивостью отношений собственности, что ярко иллюстрирует ситуация в российской нефтяной промышленности, которая при запредельно высоких мировых ценах на нефть не вкладывает достаточных средств в развитие сырьевой базы.
Таким образом, нынешняя культурная традиция России - нацеленность на выживание разобщенных индивидов, ориентированных на решение тактических проблем и плохо представляющих, что их ждет в будущем. С этим багажом трудно как определить направления модернизации, так и сформировать коалиции для их реализации.
Рассмотренные ценности инерционны, но не полностью статичны. Именно их нужно менять, а уже вслед за ними - сами институты. Наивно ожидать от бюрократического государства, что оно начнет само себя модернизировать. Кроме того, в условиях стабильного развития российской экономики в последние годы вряд ли найдутся силы, способные вынудить государство начать модернизацию. Стабильность является важным условием динамичного роста. Глубокая модернизация, подобная модернизации 1990-х годов, может быть очень болезненной.
Возможно, Россия находится в ловушке: для выхода в 2050 г. на уровень экономического развития, сопоставимый с передовыми странами, нужно менять культурные традиции и институты, а делать это некому. Чтобы потребность в такой замене была осознана и возникла соответствующая дееспособная коалиция, необходимы убедительные доказательства того, что нынешние жесткие российские институты будут сдерживать экономический рост. Неопределенность институциональной ситуации в нашей стране накладывается на многие другие неопределенности и не позволяет четко ответить на вопрос: насколько вырастет ВВП России к 2050 г. - в 3 раза или в 13 раз?
http://institutiones.com/strategies/984-rossiya-2050.html
Этнометрический анализ показал, что в списке ментальных особенностей России преобладают ценности выживания и, отчасти по этой причине, недостаточно выражена ориентация на будущее. Даже в советское время планы были только пятилетними. Лишь сравнительно недавно Минэкономразвития стало разрабатывать прогнозы на 9-12 лет вперед, а для ряда документов, таких как "Энергетическая стратегия", горизонт анализа и прогноза расширился до 2030 г. Это очевидный прогресс. Однако следует иметь в виду, что на Западе существует несколько исследовательских групп, которые анализируют проблемы развития глобальной экономики, энергетики и климата с горизонтом до 2100 г. Даже 2030 г. - слишком близкий рубеж, чтобы можно было добиться существенных изменений в траекториях развития мировой цивилизации. Поэтому появляется все больше аналитических работ, в которых предпринимается попытка оценить изменение технологической структуры общества к 2050 г. Естественно, соответствующие проработки детализированы хуже, чем в случае более близких перспектив. В России только начинают публиковаться первые оценки того, где страна может оказаться в 2050 г. в координатах глобальной экономики.
Эксперты Goldman Sachs в 2003 г. определили, что темпы роста ВВП России в 2000-2025 гг. составят 7,3% в год, а в 2026-2050 гг. -3,8% в год. В итоге ВВП на душу населения в России будет равен в 2025 г. 32% от уровня США, а в 2050 г. - 59% (расчеты по обменным курсам). Однако рост ВВП России в значительной мере предполагался за счет укрепления рубля. В отношении физического объема ВВП эксперты ожидали довольно медленный, как сейчас у нас сказали бы, инерционный рост. Среднегодовые темпы роста российского ВВП, согласно этому прогнозу, сокращаются с 4,1-5,8% в 2006-2010 гг. до 3,3-3,6% в 2021-2025 гг. и до 1,8-2,1% - в 2046-2050 гг. Их замедление -отчасти результат ожидаемого снижения численности населения России до 136 млн человек в 2025 г. и до 118 млн человек - в 2050 г.
В 2006 г. эксперты PricewaterhouseCoopers (PWC) полагали, что российский ВВП будет расти в 2005-2050 гг. в среднем на 4,6% в год при снижении численности трудоспособного населения на 0,5% в год. Последний фактор будет сдерживать экономический рост и не позволит России увеличить свою долю в глобальном ВВП. Доход на душу населения по этому прогнозу вырастет в 9,6 раза и превысит нынешний уровень США, но составит только половину от их уровня в 2050 г. Это самый оптимистичный из известных прогнозов для России.
В. Клинов пришел к схожему выводу: ВВП России к 2025 г. сможет достичь 80% от нынешнего уровня США (по паритету покупательной способности), а к середине века - практически выйти на уровень США 2005 г. Его прогноз базируется как на анализе динамики численности населения, так и на теории больших циклов в экономике. Период 2000-2025 гг. автор относит к восходящей фазе кондратьевской волны, а период 2026-2050 гг. - к нисходящей. Для России среднегодовые темпы роста ВВП получаются равными соответственно 4 и 2,5%. В итоге доля нашей страны в глобальном ВВП не только не растет, но даже снижается - с 2,4% в 2000 г. до 2,1% - в 2050 г., причем при условии, что нам удастся стабилизировать численность населения на уровне 140 млн человек.
В 2006 г. мы также пытались определить перспективы развития России до 2050 г. В этом прогнозе предполагалась возможность роста ВВП в 4,3-7,3 раза в 2005-2050 гг., или в среднем на 3-4% в год, при снижении численности населения в 2050 г. до 82 - 121 млн человек. Согласно верхнему варианту прогноза, в 2045-2050 гг. кумулятивная добыча нефти в России достигает 20 млрд т (вдвое больше нынешних доказанных запасов нефти в стране), а природного газа - 31 трлн куб. м (2/3 нынешних доказанных запасов газа). Другими словами, к 2050 г. имеющийся нефтегазовый потенциал России окажется практически исчерпанным, и если не будут открыты новые гигантские месторождения углеводородов, то для роста ВВП придется найти новый источник.
Здесь возникает вопрос: справится ли Россия с такой задачей, сможет ли она перейти на инновационный путь развития? Как считают К. Юдаева и Е. Ясин, наша страна в ближайшие 40-50 лет столкнется с двумя вызовами: проблемой перехода от догоняющего развития к развитию на технологической границе и с необходимостью перестройки жесткой институциональной системы. По мере сокращения отставания России от передовых стран возможности заимствования технологий уменьшаются, а потребность в их "генерировании", активизации "инновационности", напротив, увеличивается. Собственно, задача институциональной трансформации и определяется важностью культивирования "инновационности".
В последнее время в литературе развернулась активная дискуссия о качественных и институциональных особенностях развития России до 2020 г.В ней явно звучат два тезиса: наша страна нуждается в модернизации институтов; для этого необходимо формировать общественные коалиции. К сожалению, отсутствие системного анализа проблем, которые могут возникнуть при сохранении нынешних институтов, делает указанные работы недостаточно убедительными. Структурирование анализа в рамках "экономика - социальная система - институциональная и политическая система" в России, да и за рубежом, развито слабо. Дело обычно ограничивается иллюстрациями и примерами, не опирающимися на соответствующую теорию. При таком анализе на первый план выдвигаются категории поведенческой экономики, с которыми экономисты не очень привыкли работать. Так, К. Юдаева и Е. Ясин формулируют задачу модернизации как отход от "экономики недоверия".
В конечном счете главным ограничением развития на технологической границе могут оказаться проблемы культуры, определяющие способность предвидеть новые вызовы и принимать эффективные упреждающие действия, возможность активизации творческого потенциала и создания общественных коалиций. Другими словами, речь идет об осознании необходимости модернизации и самоорганизации для осуществления таких изменений. Обладает ли Россия подобными способностями и возможностями, соответствующей ментальностью?
К сожалению, первые опыты этнометрического анализа применительно к нашей стране не дают положительного ответа на этот вопрос. В методике Р. Инглхарта есть показатель "ценности выживания/ самовыражения". "Выживание" означает нацеленность на сохранение статуса на фоне ненадежности условий жизни и прав собственности. Все новое воспринимается как опасность и угроза. В поведении и принятии решений доминируют стереотипы, а в отношениях - зависть и недоверие. "Самовыражение", напротив, базируется на гарантиях сохранения достигнутого и накопленного и означает нацеленность на повышение статуса за счет реализации своих возможностей. Окружающие не воспринимаются как угроза, в отношениях между людьми доминирует доверие.
По шкале ценностей "выживание/самовыражение" с Россией может конкурировать только Беларусь. Даже такие страны с "восточным" менталитетом, как Нигерия, Китай, Индия, Бразилия, Турция, оказались намного более продвинутыми в сторону "западного самовыражения". В этом отношении Россия - "супер-Азиопа" и уж совсем не Евразия и не Европа. В нашей стране глубоко укоренились ценности "выживания" - продукт российской истории на протяжении не менее тысячи лет. Все брал и давал верховный правитель, как бы он ни назывался. Люди не были уверены в неприкосновенности своей собственности, а ее экспроприация и последующая раздача сверху или получение по итогам "кормления" вели к тому, что мало кто верил в возможность честно разбогатеть при "раздаточной экономике". Легитимность такой, а заодно и всякой другой собственности в России всегда была низкой.
Для получения благ сверху нужно или молчать, или подличать и пресмыкаться при практической бесперспективности повышения благосостояния за счет "самовыражения". Любой успех соседа, как правило, воспринимался как несправедливая "раздача". Значительная часть заработанного изымалась. Кроме того, любая "византийская" система власти, которая в России господствует уже тысячу лет, может опираться только на людей зависимых и подчиненных. Независимы только очень бедные и очень богатые. Следовательно, все должны работать, но много не зарабатывать. В этих целях либо изымалась значительная часть произведенного продукта, либо осуществлялась милитаризация экономики (народ не может потреблять военную продукцию). Другая причина милитаризации - стремление обеспечить "единомыслие", чему мешали внутренние и внешние "враги". Таким образом, в России не сформировалось позитивного отношения к "самовыражению" как основе личного процветания. Напротив, на Руси от ума только горе.
Многие другие "этнометрические" индикаторы являются производными от пропорции "ценности выживания/самовыражения". Низкий уровень доверия ведет к тому, что Россия стала "чемпионом по индивидуализму" - "каждый только сам за себя". В этом плане россияне опередили все страны. В течение многих десятилетий у нас официально культивировался коллективизм, но только на работе или в домах культуры. Все иные формы самоорганизации населения подавлялись. На фоне взаимного недоверия это привело к неспособности создавать устойчивые коалиции и с их помощью отстаивать свои интересы. Нынешняя политическая система России сформирована властью и защищает только ее интересы. Практически все альтернативные политические движения не сумели выжить.
Как только люди переселились из бараков в "хрущевки" и получили личное пространство для накопления богатства, скрытого от чужих глаз, которое нельзя было просто так отнять, они направили всю свою энергию на цели личного обогащения, совсем забыв о коллективизме. Именно Хрущев, а не Горбачев, заложил мину под фундамент социализма, которая рванула всего через 25 лет, когда в бараках уже почти никого не осталось. Япония, осуществившая "рывок в будущее" в 1960 -1970-е годы с системой пожизненного найма, и Китай с еще сильными традициями сельских общинных отношений находятся на противоположной стороне шкалы.
Слабая способность к самоорганизации - причина высокой "дистанции власти" - определяет признание ее "божественности", готовность соглашаться с неравномерностью распределения полномочий и доверять ей принятие решений и укрепление старых или формирование новых стереотипов. Как показали 1990-е годы, многие россияне не захотели принимать на себя ответственность за собственную судьбу или формировать эффективные коалиции, чтобы отстаивать свои интересы.
Доминирование ценностей "выживания" над ценностями "самовыражения" порождает также высокую степень "избегания неопределенности" и низкую "долгосрочную ориентацию". Это еще две особенности, сдерживающие возможности развития на технологической границе, где уровень неопределенности всегда довольно высок. Долгосрочная ориентация особенно важна при принятии инвестиционных решений. Она прямо связана с устойчивостью отношений собственности, что ярко иллюстрирует ситуация в российской нефтяной промышленности, которая при запредельно высоких мировых ценах на нефть не вкладывает достаточных средств в развитие сырьевой базы.
Таким образом, нынешняя культурная традиция России - нацеленность на выживание разобщенных индивидов, ориентированных на решение тактических проблем и плохо представляющих, что их ждет в будущем. С этим багажом трудно как определить направления модернизации, так и сформировать коалиции для их реализации.
Рассмотренные ценности инерционны, но не полностью статичны. Именно их нужно менять, а уже вслед за ними - сами институты. Наивно ожидать от бюрократического государства, что оно начнет само себя модернизировать. Кроме того, в условиях стабильного развития российской экономики в последние годы вряд ли найдутся силы, способные вынудить государство начать модернизацию. Стабильность является важным условием динамичного роста. Глубокая модернизация, подобная модернизации 1990-х годов, может быть очень болезненной.
Возможно, Россия находится в ловушке: для выхода в 2050 г. на уровень экономического развития, сопоставимый с передовыми странами, нужно менять культурные традиции и институты, а делать это некому. Чтобы потребность в такой замене была осознана и возникла соответствующая дееспособная коалиция, необходимы убедительные доказательства того, что нынешние жесткие российские институты будут сдерживать экономический рост. Неопределенность институциональной ситуации в нашей стране накладывается на многие другие неопределенности и не позволяет четко ответить на вопрос: насколько вырастет ВВП России к 2050 г. - в 3 раза или в 13 раз?
http://institutiones.com/strategies/984-rossiya-2050.html
Комментарии (1)