При отлаженной системе даже нынешние партии могут стать хорошей защитой от автократов

По мере того, как угасают надежды на то, что в обозримом будущем Россия станет демократической страной, драматизируется и вопрос об институциональном устройстве этой будущей российской демократии. Даже у тех, кто имеет самые благие намерения, очень часто получается так, что никакие стандартные механизмы России совсем не подходят. Президентская система не подходит, так как она создает чересчур большую концентрацию власти в одних руках, а такое положение напрямую приводит к диктатуре. Это похоже на правду. Но, как недавно написал в своем блоге Александр Морозов, не годится и парламентская система. Основная мысль состоит в том, что при такой системе консервируется состав ключевых политических игроков, так что останутся у власти «те же самые дураки из нынешних парламентских партий». Тоже вполне похоже на правду.

Одной из проблем с подобными драматическими оценками является тот факт, что они неявно думают, что современная политическая траектория России уникальная, а это значит, что у нас не сработают никогда и механизмы правления, которые были апробированы в других странах. В принципе, не исключены такие варианты. К примеру, в Северной Корее в настоящий момент сложилась политическая конфигурация, которую можно признать уникальной как по возможным последствиям,так и по структуре. Но будущее этой несчастной страны никакой загадки не составляет. Если суждено ей избавиться от режима Кимов, то это случится в форме ассоциации с Южной Кореей на условиях, которые приемлемы для США и Китая. Бессмысленно вдаваться в дальнейшие детали, но общая картина довольно ясная.

С Россией все иначе.В настоящей российской ситуации нет никакой уникальности. У нас, по мировым меркам, вполне обычный авторитарный режим. Этот режим по всем признакам находится пока еще на восходящей фазе своей траектории, то есть в процессе консолидации. Так что мы и ничего определенного не можем сказать о том, каким способом он свое существование прекратит. Активные оппозиционные политики – из которых, как кажется, остался только Алексей Навальный, – имеют более простое положение, чем аналитики. Политик просто сражается, используя каждую возможность. Далеко в будущее ему заглядывать не надо. А вот аналитику надо, и он хочет, но не очень-то получается.

Из этого вытекает познавательная ошибка, ⁠которую⁠ описывает лучше всего классическая метафора⁠ с черным ящиком:у нас есть начальное⁠ состояние и набор возможных исходов, но то, что находится ⁠в середине, от нас скрыто стенками ящика. А так как данное начальное состояние оснований для оптимизма не дает и даже еще до конца не проявилось, то и оптимистическая оценка любого возможного исхода неправдоподобная. Избежать данной ошибки невозможно, но можно минимизировать ее последствия, если отвлечься от любого вероятного содержания «черного ящика», то есть забыть временно о «прогрессивных генералах», ящерах с планеты Нибуру, даже о Навальном и других возможных драйверах демократизации в России. Вместо этого необходимо сосредоточиться на структурных особенностях демократии.

При этом первый тезис, который надо принять во внимание, состоит в том, что либеральная демократия – независимо от институциональной формы – вверяет решение вопроса о власти большинству избирателей. Это значит, что если на выборах абсолютное большинство голосов достается потенциальному диктатору или его партии, то возврат к авторитаризму становится вопросом времени, и совершенно не имеет значения, будет ли потенциальный диктатор президентом или премьером. Об этом вполне наглядно свидетельствует недавний опыт Турции. Опыт парламентской системы, насчитывающий там несколько десятилетий, не выдержал столкновения с продолжительной однопартийной монополией. То, что Реджеп Эрдоган стал-таки полновластным президентом, лишь подытожило процесс трансформации, но сам этот процесс протекал в логике парламентской системы.

Отсюда вытекает, что основная опасность для демократии в условиях парламентской системы состоит не в отсутствии смены парламентских элит, а в создании и длительном воспроизводстве политической монополии на уровне парламента. О том, что такая опасность вполне реальна, свидетельствует опыт многих стран, от Восточной Европы, где она была нейтрализована перспективой вхождения в ЕС, до Африки, где она не была нейтрализована и стала причиной нескольких провалов демократизации. Это ведь естественно, что на первых после демократизации выборах люди в массовом порядке голосуют за наиболее убедительную оппозиционную партию и дают ей парламентское большинство. А потом главный демократ становится диктатором, поскольку институционального противовеса этому нет.

Это заставляет нас иначе посмотреть на перспективы нынешних парламентских партий после демократизации. Одна из нынешних парламентских партий – КПРФ – имеет гарантированную перспективу на выживание, а две другие – ЛДПР и «Единая Россия» – вполне могут выжить. Их отношения с новой властью вряд ли будут идиллическими. И тогда, как становится ясно из аргумента выше, выживание этих партий будет позитивным фактором демократизации. Сами они вряд ли станут поборниками демократии. Но это не важно. Важно то, что их присутствие в парламенте – если оно будет существенным – поможет сдерживать авторитарные интенции новой правящей группы, если они проявятся.

Скорее всего думцы из нынешних парламентских партий вовсе не дураки ни в житейском, ни в политическом смысле. В основном это опытные и хитрые практики, которые сумели отстоять свое место наверху в условиях российской политической турбулентности. Но совершенно ясно, что они используют свое пребывание в парламенте для того, чтобы законсервировать какие-то полезные для них особенности нынешней системы. Иными словами, они будут лоббировать отсутствие прогресса, и это действительно вольет изрядную порцию глупости в работу российской демократии. Дилемма такова для того чтобы блокировать авторитарные интенции нового режима, они должны быть влиятельными, но свое влияние они потратят на то, чтобы блокировать реформы.

Именно поэтому, оптимальной для демократической России была бы полупрезидентская система, в которой у президента были бы полномочия - серьезные, но четко ограниченные конституцией. Структурно это ближе к парламентской системе европейского образца, чем к президентской системе образца США и большинства латиноамериканских стран. Но вдаваться в детали подобной системы сейчас совсем ни к чему, так как эти детали будут слишком сильно зависеть от траектории перехода к демократии, которая на настоящий момент от нас скрыта за стенками «черного ящика».

Нонет особых проблем и с парламентской системой в будущей России. Демократия – это не только не власть «демократов» как партии (мысль, которую мы в России, кажется, уже усвоили), но и не обязательно власть политиков, которые придерживаются демократических взглядов. Присутствие подобных политиков чрезвычайно полезно. Но взгляды – это вещь очень зыбкая, и для демократии важнее структура политической конкуренции. Можно назвать несколько примеров успешной демократизации, – от Франции во второй половине XIX века до современного Бангладеш, – когда на начальном этапе переходного процесса роль идейных демократов была очень скромной и основная борьба шла между несколькими диктаторскими фракциями. Главное, чтобы они достаточно успешно препятствовали друг другу в установлении новой диктатуры.