Москва, если смотреть глазами западного человека, не особенно напоминает Рим. Но если и существует в мире страна, где можно было бы почувствовать влияние римского идеала, то это Россия.

Когда перестала существовать Римская империя? Все еще можно найти книги по истории, которые дают очень точный ответ на этот вопрос. Занавес для Римской империи, как обычно утверждают, был закрыт 4 сентября 476 года, когда молодой человек по имени Ромул Августул был формально лишен имперских регалий готским полководцем и отправился на покой в район Неаполя. Особенность его имени в этой конкретной версии падения Рима представляет собой совершенное по своему характеру обрамление тысячелетней римской истории. Все-таки Ромул был основателем Вечного города, а Август — его первым императором. А вот теперь, после свержения Августула, то есть «маленького Августа», эта императорская линия прервалась. Свет был выключен. Античность завершилась, началась эпоха мрачного средневековья.

На самом деле почти все варианты определения конкретной даты падения Римской империи каким-то конкретным днем 476 года являются неверными. Если говорить предельно педантично, то титул «последний Римский император Запада» должен был, в действительности, принадлежать совсем не Ромулу Августулу, а балканскому полководцу по имени Юлий Непот, который был убит в 480 году.

Тем временем в самом Риме, в целом, продолжалась обычная жизнь. Проходили выборы консулов, членов сената, в Большом цирке проводились гонки колесниц. Римская империя продолжала оставаться сильной, и была наиболее заметным игроком в районе Средиземноморья. Управлявшаяся из города, специально названного Вторым Римом, она продолжала оставаться самой значительной силой своего времени. Константинополю предстояло еще в течение многих веков быть частью Римской империи, но уже в качестве ее столицы.

Оказалось, если не углубляться в детали, что падение Рима занимает такое же место в человеческой истории, как и динозавры в естественной истории: главный пример вымирания, который, однако, если внимательно посмотреть, оказывается более сложным, чем можно было представить. Если верно то, что, в конечном счете, птицы в какой-то мере являются динозаврами, то это расшатывает наше представление о падении астероидов в конце мелового периода как о своего рода гильотине, опускающейся на шею мезозойской эры. То же самое можно сказать и о «римскости» (romantitas), сохранявшейся в Средние века, а возможно и дольше — эта теория также подвергает сомнению представление о Римской империи как о феномене исключительно древнего мира, которое имеется у большинства из нас.

Важно, конечно, не заходить слишком далеко со своим ревизионизмом. Так же как вьюрок не является тираннозавром, так же, скажем, и Англия времен преподобного Бида (Bede) абсолютно не похожа на римскую провинцию Британию. Многие историки предпочитают использовать для описания упадка Римской империи термин «трансформация», хотя он вряд ли оправдан при определении данного процесса. Грубые факты социального распада записаны как в истории этого периода, так и в оставшихся материальных предметах. Имперская система, существовавшая в течение веков, разрушилась под воздействием внутренних причин; варварские государства были основаны на руинах бывших римских провинций; мощеные дороги, центральное отопление и приличные канализационные системы исчезли на тысячу лет и даже больше. Одним словом, есть все основания для того, чтобы считать падение Римской империи на Западе чем-то очень похожим на падение астероида, если брать сравнение из естественной истории.

Поразительный аспект падения Римской империи — по словам историка Альдо Скьявоне (Aldo Schiavone), это была «крупнейшая катастрофа в истории цивилизации, сдвиг неимоверных масштабов» — состоит в том, что даже сегодня оно оказывает воздействие на инстинктивное восприятие на Западе термина «империя». То, что возвышается, должно упасть. Большинство из нас воспринимает это почти как закон в области геополитики, а также в физике. Каждая западная страна, которая когда-либо получила статус империи или сверхдержавы, существовала с осознанием собственной смертности.

В Британии, которая всего лишь столетие назад правила крупнейшими территориями в мире за всю историю человечества, на этот счет имеются особые причины. В 1897 году, когда, казалось, империя находилась в зените своей славы, а солнце в ней никогда не заходило, подчиненные народы со всего мира собрались в Лондоне для того, чтобы отметить брильянтовый юбилей королевы Виктории. Редьярд Киплинг, который, как считают, воспевал империю, написал по этому поводу поэму «Последние песнопение» (Recessional), которая, однако, оказалась полной противоположностью ура-патриотизму. Вместо этого он описал будущее страны в мрачных и (как оказалось) пророческих терминах:

«Наш флот погибает вдали;

На дюнах и в полях догорает огонь

Взгляните — вся наша вчерашняя гордость

Подобна Ниневии и Тиру!»

Сегодня в Вашингтоне, округ Колумбия, высказываются те же самые опасения — и часто открыто приводится пример Рима. В 2007 году начальник Главного контрольного управления США Дэвид Уокер (David Walker) выступил с мрачным прогнозом относительно перспектив государства. Америка, утверждал он, страдает от тех же проблем, которые, как мы считаем, стали причиной падения Рима: «деградация моральных ценностей и политической корректности в собственном доме, чрезмерно самоуверенные и слишком растянутые вооруженные силы на территории зарубежных стран, а также фискальная безответственность центрального правительства».

Американская самоуверенность после этого, кажется, отвоевала назад некоторые из утраченных позиций. Тем не менее, пессимизм в настоящее время остается настройкой по умолчанию как в Соединенных Штатах, так и на Западе в целом. Когда столица государства хвастается наличием Сената и Капитолийского холма, то пример взлета и падения Рима всегда будет скрываться где-то в отдаленных уголках сознания.

Однако тому, кто считает неизбежным фактом природы то, что все империи, рано или поздно, разделяют судьбу Рима, достаточно лишь взглянуть на главного американского конкурента за титул гегемона 21-го века для того, чтобы усомниться в своих установках.

Китайская Народная Республика, в отличие от государств современного Запада, явно не вписывается в традиции древних империй. Три года назад профессор расположенного в Пекине Национального университета обороны полковник по имени Лю Минфу (Liu Mingfu) опубликовал книгу о будущем Китая под названием «Китайская мечта» (The China Dream).

Уже в самом названии явно содержался намек на идеал американской мечты, однако китайский ее эквивалент, как оказалось, состоит как из опоры на прошлое, так и из взгляда в будущее. Единство внутри страны, проекция силы за границей, органическое сочетание мягкой и жесткой силы: все это, по мнению китайского полковника, представляет собой ДНК китайского величия. Откуда это ему известно? И почему он обращается к древней истории — в первую очередь, к примеру, Цинь Шихуанди (Qin Shi Huangdi), так называемому первому императору, который в 3-ем веке до рождения Христа объединил Китай, начал строительство Великой китайской стены, а также установил образец лидерства, которым восхищался даже Мао?

Это похоже на то, как если бы американские комментаторы, пытающиеся определить будущий курс страны, взяли бы за образец цезаря Августа. Та причина, по которой они этого никогда не сделают, лежит на поверхности. Соединенные Штаты, несмотря на то, что у них есть и Сенат и Капитолий, по типу своего самосознания являются молодой страной, расположенной в новом мире. Тогда как Китай является древней страной, и он осознает свою древность. Династии приходят и уходят, волны варваров вновь и вновь прокатываются по стране, сам император может быть заменен генеральным секретарем — но нет никакого разрыва между Си Цзиньпином и Первым императором вроде того, что отделяет Барака Обаму от древнего Рима,. «Китайская мечта» по своей сути есть просто мечта, в соответствии с которой «Срединное Царство» вновь должно получить то, что многие китайцы считают ее древним правом по рождению — глобальное превосходство и место в самом центре мировых дел.

Здесь чувствуется вкус — совсем легкий, весьма дразнящий вкус — чего-то противоречащего действительности, и Рим никогда не оказывался в подобной ситуации. Китай смог пережить завоевание монголов и маньчжур, что говорит о том, насколько глубокими могут быть корни цивилизации. А что же можно сказать о римлянах периода расцвета империи: обладали они таким же чувством уверенности в вечном существовании империи, которое на всем протяжении истории наблюдается у китайцев? А если оно и было, то что с ним случилось?

Люди в древности, конечно, знали о том, что цивилизации могут испытывать взлеты и падения. В каком-то смысле это и есть великая геополитическая тема в Библии. В книге пророка Даниила говорится о том, что он увидел четырех зверей, появляющихся один за другим из бушующего моря, и затем ангел объясняет ему, что каждый из них представляет определенное царство. Четвертый зверь, по словам Даниила, символизирует самую мощную империю из всех; и, тем не менее, она тоже будет разрушена и «предана на сожжение огню». Золото и пурпур в Библии считаются лишь саваном дольнего величия.

Греки, учитывавшие предшествовавшее разграбление Трои, также прекрасно понимали, каким непостоянным может быть величие. Геродот — первый человек, попытавшийся показать, как и почему империи сменяли друг друга и сделавший это без обращения преимущественно к богам для объяснения причирн — обрамляет свою великую историю рассуждениями о хрупкости цивилизаций: «Следует обсудить деяния людей как великие, так и незначительные», — отмечает он в начале своей первой книги. «Ведь многие великие в прошлом города теперь стали малыми, а те, что еще на моей памяти обрели могущество, прежде были ничтожными. А так как я знаю, что человеческие существа и процветание редко сосуществуют в течение длительного времени, то буду одинаково упоминать о судьбе и тех, и других».

Затем в одном из самых последних параграфов своей истории он излагает то, что, по сути, является первой материалистической теорией, объясняющей, почему цивилизации возвышаются и падают. Персы, завоевав великую империю, хотели удалиться от своих суровых гор и поселиться на более богатой земле — однако их царь Кир запретил им это. «Мягкая земля порождает мягких людей», — сказал он. Эту перспективу Геродот прослеживает на протяжении всего своего повествования о превратностях цивилизации, и он использует ее для объяснения того, почему персы смогли покорить лидийцев, вавилонян, египтян, и все это, в конечном счете, было сделано для того, чтобы потерпеть поражение от бедных, но стойких греков. В его книге, написанной в то время, когда Афины были в зените своей славы, в скрытой форме содержится предостережение: афиняне, конечно же, окажутся там же, где и остальные великие державы.

Римляне сигнализировали собственное появление на международной арене своим участием в трех ужасных войнах со своими соперниками в западном Средиземноморье — карфагенянами. В конце третьей Пунической войны, в 146 году до рождения Христа, им удалось захватить Карфаген и сравнять его с землей. Это было великим осуществлением военных целей Рима. В 216 году до рождения Христа Ганнибал, наиболее выдающийся генерал из Карфагена, почти победил римлян — для них это было прикосновением цивилизационной смерти, которое они никогда не забудут.

В этих обстоятельствах уничтожение самого опасного врага римлян было моментом ликования. Тем не менее о римском полководце, который сжег Карфаген, говорят, что он плакал, наблюдая за пылающим городом, и цитировал при этом строки Гомера о падении Трои. Затем он повернулся к своему греческому товарищу. «У меня плохое предчувствие относительно того, что когда-нибудь та же самая судьба постигнет и мою страну», — признался он.

Римляне продолжали расширять свои владения в районе Средиземноморья, однако в это время многие надеялись на то, что это предчувствие является верным. Рим был жестоким и властным правителем, и все большее количество более древних цивилизаций были весьма недовольны его автократическим правлением. Греческие традиции пророков стали смешиваться с еврейскими в предсказании неизбежной гибели Римской империи. «Гражданские волнения поглотят римский народ, и все разрушится», — таков был смысл предсказаний.

Спустя столетие после сожжения Карфагена, в середине 1-го века до рождения Христа, стало казаться, что оракулы не ошиблись. Рим и его империя были охвачены гражданской войной. В ходе одной особенно кровавой военной кампании, как было установлено, четверть всех граждан военного возраста воевали на одной или на другой стороне. Неудивительно, что на фоне таких кровавых событий даже римляне отваживались обсуждать вопрос о конце империи. «Римское государство, как все государства, обречены на смерть». Так написал поэт Вергилий, бывший свидетелем ужасов своего века.

Однако римское государство не погибло. В конечном итоге продолжавшаяся десятилетия гражданская война закончилась, и была провозглашена новая и всеобщая эпоха мира. Рим, а также известный на то время мир, оказались под властью одного человека — императора Цезаря Августа: это был первый человека из длинной череды imperatores, «победоносных генералов-императоров».

Вергилий — возможно, потому, что он осмелился заглянуть в бездну гражданской войны и понимал, что означает анархия, — оказался весьма ценным глашатаем нового века. Он напомнил римлянам об их дарованной богами судьбе — «способствовать установлению мира, щадить побежденных и свергать высокомерных средствами войны».

К тому моменту, когда Рим в 248 году по рождению Христа праздновал свой тысячелетний юбилей, представление о том, что правление этого города вечно, воспринималось как нечто само собой разумеющееся значительным большинством его подданных, большая часть которых к этому моменту считали себя римлянами. «Повсюду, — как отметил один житель провинции, обращаясь к Вечному городу, — ты сделал из самых благородных граждан наиболее совершенных и могущественных людей. Весь мир украшен тобой, как сад наслаждений».

Со временем этот сад зарастет колючим кустарником и сорной травой. Захватчики разнесут в клочья ограду. Новые владельцы поделят большую его часть между собой.

Однако мечта о Риме не исчезла. Ее влияние было слишком сильным для этого. Стремившиеся к завоеваниям готы хотели быть похожими на римлян — и только бедные римляне хотели быть похожими на готов«. Так сказал Теодорих, преемник короля, сместившего Ромула Августула: у этого человека были немецкого типа усы, зато он носил одежду и знаки отличия цезаря. Он был не первым варваром в истории Рима — великолепие его монументов, обширность его влияния, сам масштаб его претензий — все это было единственной мыслимой моделью для подражания, которой мог воспользоваться рассчитывающий на повышение своего статуса правитель.

На самом деле, можно сказать, что всю историю Запада в период раннего средневековья лучше всего понимать как серию попыток различного рода военных правителей привести в соответствие величие римских амбиций со скудностью их ресурсов. Был Карл Великий, который не только короновался как император на Рождество в 800 году по рождению Христа, но также вывез из города колонны для своей собственной столицы в Ахене. А еще был Оттон I, великий воин и король саксов, мужественный человек со свирепым нравом, который также был коронован в 962 году в Риме. Основанная ими императорская линия прервалась лишь в 1806 году, когда Священная римская империя, как ее стали называть в 13-ом веке, была уничтожена Наполеоном.

«Не священная, не римская и не империя», — саркастически заметил в свое время Вольтер. Однако эта шутка была не совсем справедливой. Были периоды, когда она отвечала всем перечисленным качествам. Оттон III, внук, носивший то же имя, что и старый саксонский король, короновавшийся в 996 году и правивший христианским миром во время празднования тысячелетия рождения Христа, был в высшей степени римским императором.

Он жил на Палатинском холме, как и Август за тысячу лет до него; он вновь ввел титулы «консула» и «сенатора». Он был обручен с принцессой из Второго Рима, Константинополя. Оттон III умер в 1002 году, накануне своей свадьбы, которая могла бы способствовать объединению восточной и западной империй, однако осталась в ряду великих предположений типа: «что бы произошло, если бы». Амбиции Оттона III, направленные на восстановление Римской империи, были важной темой в ходе его правления. Весьма соблазнительными представляются рассуждения о том, что могло бы произойти, если бы он объединил свою империю с Восточной Римской империей — с империей, которая, в отличие от его собственной, вела свою линию происхождения непосредственно от Древнего Рима.

Сегодня, когда мы используем прилагательное «византийский» для описания этой империи, мы рискуем не заметить того, в какой мере те люди, которых мы называем «византийцами», ощущали себя Romaioi, то есть римлянами. Однако они имели в виду не Рим Юлия Цезаря или Цицерона, а Рим великих христианских императоров: Константина, основателя их столицы, Феодосия Великого, который в конце 4-го столетия оказался последним человеком, правившим как восточной, так и западной частями империи. В этом смысле именно столица Римской империи была захвачена Мехмедом II, турецким султаном, когда он в 1453 году штурмовал высокие стены города, построенные внуком Феодосия тысячу лет назад вокруг города Константинополя, «короля среди столиц». Последней завоеванной частью территории Римской империи стало небольшое государство Трапезунд, которое в 1461 году было поглощено Оттоманской империей. В конечном итоге той истории, которая началась более 2000 лет назад на холмах вблизи Тибра, был положен конец турецким оружием на берегах Черного моря.

Но так ли это на самом деле? Турки были не первыми, кто осаждал Константинополь. В 941 году солдаты-наемники, известные как «русь», они же викинги, прошедшие длинный путь по рекам от Балтийского моря до Босфора, также атаковали этот город. Их нападение закончилось неудачей, однако город Миклагард, золотая столица Цезаря, продолжал волновать их воображение. В 986 году один из их князей направил туда делегацию с ознакомительными целями. Владимир был правителем не отличавшегося особым изяществом пограничного города Киева. Он решил, что и для него настало время присоединиться к сообществу государств.

Но что это было за сообщество? Он пригласил в свой двор евреев, но после беседы с ними сказал, что потеря Иерусалима является знаком того, что Бог их оставил. Он пригласил мусульман, однако был немало удивлен тем, что их религия запрещает им есть свинину и пить вино (он откровенно сказал им: «Питие есть веселие Руси»). Затем он направил своих представителей в западные церкви, и они сообщили ему, что «увидели красоту». Только в Константинополе, в великом Соборе святой Софии посланники Владимира увидели представление, достойное амбиций своего правителя.

«Мы не знали, были мы в то время на небе или на земле: на земле нет такой красоты, какую мы там видели. Знаем только, что Бог там с людьми... мы не можем забыть красоты той».

Так началась приверженность Руси к Православной вере Второго Рима, и этот выбор будет иметь серьезные последствия вплоть до сегодняшнего дня. Владимир незадолго до своего решения об отправке послов отвоевал у Византии город Херсонес на территории Крыма, город, который первоначально был основан греческой колонией еще в 6-ом веке до рождения Христа. Он возвратил его императору, а в обмен, как говорят, был крещен в этом городе, а также получил в жены сестру Цезаря. Это был весьма важный шаг. Никогда раньше византийских принцесс не выдавали замуж за варваров. И этот прецедент Русь уже никогда не забудет. В 1472 году, спустя почти два десятилетия после захвата Константинополя турками, племянница последнего императора Второй Империи вышла замуж за московского правителя Ивана III. «Два Рима пали, — строго сказал русский монах в 1510 году их сыну. — Однако Третий Рим стоит, а четвертому — не бывать».

Москва, с точки зрения Запада, не очень похожа на Рим. Там нет Сената, нет Капитолийского холма. Нет таких зданий, которые есть в Париже или в Вашингтоне и которые бы были похожи на Рим времен Августа. Но, тем не менее, если и есть страна в мире, где влияние римских идеалов заметно воздействовало бы на политику его лидеров, то это Россия. В 1783 году, когда Екатерина Великая присоединила Крым, это было сделано как явная реализация римской мечты — мечты о восстановлении Византийской империи под двуглавым орлом на ее гербе. «Земли, на которые Александр и Помпеи, так сказать, лишь поглядели, те Вы привязали к скипетру российскому, — написал ей Потемкин. — А еще Херсонес — источник нашего христианства, а потому и нашей лепности — теперь находится в ваших руках». Пока никто еще не написал подобных слов Путину, но если кто-нибудь сделал бы это, это не было бы в полном смысле неожиданным.

Сегодня здесь, на Западе, мечты о восстановлении Римской империи навсегда канули в Лету. Тени, которые они бросают, слишком мрачные. Самая последняя политическая философия, которая была вдохновлена ими и даже получила свое название от связки розог с топором в одежде телохранителей римских судей, была разработана лишь в 20 веке — это фашизм. Вместе с Муссолини и Гитлером эта тысячелетняя традиция обращения Запада к Римской империи как к своему образцу достигла своей чудовищной кульминации, и после этого перестала существовать.

Но если Первый Рим уже давно не существует, как и Второй Рим, то Третий Рим, как оказалось, неожиданным образом сохранил способность восстать из своей могилы. Даже в 21-ом веке Римская империя все еще продолжает цепляется за своего рода фантомную жизнь после смерти.

http://inosmi.ru/world/20140531/220667525.html