БРИКС как международное политическое пространство
Н.А. Косолапов – кандидат исторических наук, заведующий отделом международно-политических проблем Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) РАН.
Н.А. Косолапов – кандидат исторических наук, заведующий отделом международно-политических проблем Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) РАН.
Резюме: Выход в первый эшелон возможен, если страны БРИКС попытаются создать собственные пространства глобального значения: задел под глобальное право и регион «неокапитализма», защищенного от последствий кризиса ныне действующей практики.
Феномен БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай, ЮАР) занимает специфическое место в мировой политике и международных отношениях. Это межгосударственное образование, но не союз государств, не интеграционное объединение и не международная организация. В группе нет формального членства, устава, критериев принятия новых желающих (буде такие появятся). Ряд ее участников разделяют немалые расстояния и океаны, а двое до сих пор номинально находятся в состоянии войны друг с другом. Экономики пяти государств лишь в отдельных случаях и сферах, и то с натяжкой, могут быть признаны взаимодополняющими. О группе говорят как о субъекте мировой политики, ее участники входят в «двадцатку» и приглашаются на саммиты «восьмерки», БРИКС периодически выступает с общеполитическими декларациями. Однако в практических вопросах каждая из стран действует самостоятельно, в собственных интересах (иногда расходящихся с интересами других участников «пятерки») и от своего имени.
Политики, аналитики и журналисты нередко связывают с БРИКС перспективу или даже уже реальность многополярного (читай: идущего на смену США-центричному) мира. Однако на официальном уровне участники группы (за исключением России) пока не давали оснований подозревать их в готовности возглавить бунт против однополярности или хотя бы присоединиться к нему, если таковой будет иметь место. Со второй половины 2012 г. в отношении группы БРИКС практически одновременно звучат прогнозы ее неминуемого распада и возможного расширения.
Что же соединило пять (изначально четыре, без ЮАР) несхожих государств, удерживает их вместе на протяжении семи лет (срок политически и исторически небольшой, но уже и не ничтожный), исподволь формирует их мирополитическую перспективу – и какую?
Предыстория
Ни одно из государств, относимых в последние пару лет к «группе стран БРИКС», никак не связано с возникновением самого названия. Авторство приписывается экспертам агентства Goldman Sachs, которые на основе взаимосвязи двух критериев – темпов и потенциала роста экономик – выделили в 2001 г. Бразилию, Россию, Индию и Китай в группу стран, обладавших наибольшим по этим параметрам прогнозируемым потенциалом роста. По тогдашнему прогнозу Goldman Sachs, к 2050 г. суммарный ВВП стран БРИК должен был превысить суммарный ВВП стран «семерки». Иными словами, в 2001 г. страны БРИК представлялись (по крайней мере названному агентству) наиболее многообещающими рынками.
Потенциальные рынки, притом огромные – главный вывод, естественно и неизбежно вытекавший из прогноза Goldman Sachs в 2001 году. В рамках статистического анализа мировой экономики группа БРИК – не более чем абстракция, существование которой определяется только тем, как лягут значения названных показателей в будущем. Как наиболее крупные экономики и рынки за пределами Запада (включая в него и Японию), БРИК, разумеется, не исчезнет. Но как сфера быстрого роста может расшириться, сузиться; собственно страны БРИК могут вообще выпасть из категории будущих лидеров.
Однако на момент составления прогноза попадание стран БРИК в одну подгруппу по темпам их предшествующего и ожидаемого роста было обоснованно. Аббревиатура заполонила публикации по вопросам мировой экономики, обосновавшись там прочно и, как показало время, надолго. Что, в общем-то, естественно с любой точки зрения. Но потом началось нечто неожиданное и от Goldman Sachs вряд ли зависевшее.
После того как понятие БРИК впервые появилось в печати, страны этой группы пять лет раздумывали, объединяет их что-то или нет. Лишь в 2006 г. во время 61-й сессии ГА ООН в Нью-Йорке состоялась встреча министров иностранных дел, положившая номинальное начало политической истории БРИК. Первая краткая встреча глав государств БРИК состоялась 9 июля 2008 г. в Тояко-Онсэн (Хоккайдо, Япония) после саммита G8. Договорились о проведении полномасштабного саммита БРИК в Екатеринбурге (состоялся 16 мая 2009 года). С 2010 г. встречи глав государств группы становятся ежегодными.
По-видимому, несколько факторов предопределили то, что «четверка» все-таки ухватилась за, по сути, техническое коллективное обозначение. Главный из них – серьезный и глубокий кризис политико-идеологической, а во многом и социально-исторической идентичности во всех странах группы. Он затронул каждую в разной степени и по разным причинам, но ясно выражен во всех четырех случаях.
Российская ситуация знакома и не требует пояснений. В Китае руководство компартии давно, последовательно, но мягко уходит от идеологической тематики и ввело на предпоследнем съезде понятие «научной стратегии развития» (выделено мной. – Авт.), что в контексте сохранения социалистических реалий говорит о фактическом переосмыслении ряда важных идеологических положений уже не маоистских времен, а самого недавнего прошлого. В обществе, компартии и руководстве КНР с конца 1980-х гг. не могут не присутствовать трудные размышления о перспективах «социализма с китайской спецификой» в условиях кризиса социалистических идеи и практики в развитой части мира. В Индии национальное освобождение, демократия, достижения в экономике, науке и технике не дали тем не менее возможности существенно сократить разрыв в уровне и качестве жизни с ведущими странами и даже с Китаем. В Бразилии целые районы былой столицы обносятся стеной – и это, помимо прочего, тоже не свидетельствует о благополучии с идентичностью.
У каждой из стран БРИК есть свои основания не только радоваться достижениям – они несомненны, – но и задумываться о том, куда в конечном счете приведет их избранный путь. Насколько он способен обеспечить длительное восходящее развитие в обстоятельствах, когда Запад, на модель которого ориентируются развивающиеся страны, вступил в период беспрецедентного и, судя по всему, затяжного системного кризиса.
Помимо законных внешних интересов у всех есть и своя мера международно-политических амбиций, стремление занимать все более значимое место не только на протокольных мероприятиях, но и в регулировании вопросов мировой политики по существу, а в перспективе реально участвовать в изменении миропорядка. С другой стороны, именно на встречах в имеющихся форматах («восьмерка», «двадцатка» и пр.), которые проходят в атмосфере внешнего демократизма и якобы равенства, представители «четверки» особенно остро ощущают пределы возможностей своих государств в условиях превосходства Запада. В таких обстоятельствах искушение показаться и тем паче стать более значимым в мире превращается для элит и правящих режимов во внутриполитический императив. Ведь крупная страна, недооцененная или тем более «не замеченная» в мире, прежде всего сама впадает в духовный и политический кризис, воспринимая себя, свой социально-исторический выбор и деятельность как неудачу, если не полный провал.
В некоторых странах этой группы в разное время звучали идеи и предположения о целесообразности более тесной политической коалиции прежде всего России, Индии и Китая. Все они, однако, в той или иной степени оставляли впечатление антиамериканской направленности, а в отдельных случаях откровенно были такими. Между тем ни одна из стран БРИК не хочет, не может и еще долгое время не сможет позволить себе прямого и неприкрытого антиамериканизма. Для каждой из них отношения с Западом – а значит, прежде всего с США – являются главным фактическим приоритетом, даже если это не всегда признается публично.
Так БРИК из категории экономико-статистического анализа превратилась в категорию мировой политики. Едва возникнув, группа была сразу, без фанфар и деланного восхищения, но и без видимого сопротивления с чьей бы то ни было стороны, принята в лоно мировой политики и обрела отчетливо выраженный политический, а отнюдь не экономический характер.
Значит, это кому-то нужно...
Тот факт, что на Западе фактически изобрели аббревиатуру БРИК, а затем не имели ничего против превращения статистической абстракции в политический феномен, побуждает задаться вопросом, насколько непреднамеренным был этот процесс. Не отрицая здесь роль случая, нельзя не замечать, что два центральных стратегических приоритета Запада – поддержание модели экономического роста как главного инструмента регулирования мировых экономики и финансов и обеспечение мирового порядка, благоприятного для такой модели – решающим образом связаны с БРИК/БРИКС.
В начале 2000-х гг. серьезным политикам и экспертам было достаточно очевидно приближение системного кризиса в микрофинансовой сфере. Уже случились финансовый кризис в ряде крупнейших стран Юго-Восточной Азии (1997), дефолт в России (1998), имевший не только внутренние причины. Началось раздувание спекулятивного финансового пузыря, неизбежные последствия чего самоочевидны. Темпы экономического роста в ведущих странах ОЭСР годами оставались стабильно низкими, а совокупные долги и аккумулируемый эффект бюджетных дефицитов годами нарастали.
Складывались и обретали все более угрожающие очертания глобальные политико-экономические противоречия, которые могут быть суммированы следующим образом.
Основой классических рецептов и методов регулирования было поддержание относительно высоких темпов экономического роста. Именно это позволяло обеспечивать социальную стабильность (появление среднего класса надолго сняло угрозу потрясений и революций в наиболее развитых странах), справляться с инфляцией, удерживать безработицу в социально безопасных пределах. Но источники средств для всех этих мер черпались извне: дешевые энергосырьевые ресурсы, внешние рынки сбыта, приток недорогой рабочей силы. В глобальном мире одни из этих источников ослабевают (емкость рынков в условиях замедленных темпов роста), другие – резко меняются (цена ресурсов), третьи – трансформируются (миграция); плюс добавляются все более жесткие экологические ограничения. Главное же – ни одна страна (включая США) не изолирована от внешнего мира; каждая давно уже не более чем часть мировой экономики, финансов, стабильности. Автаркические методы регулирования на уровне отдельных государств не годятся, ибо автаркической стала, по сути, глобальная экономика. Для ее регулирования недостает права, институтов и теории. Прежняя же модель, основанная на сочетании юридически легитимных форм госрегулирования в стране и межгосударственного сотрудничества в мире, ныне недостаточна, если не исчерпана в принципе.
На стыке политико-идеологической и практической плоскости выделяются два момента. Первый, практический – стремление Соединенных Штатов во что бы то ни стало сохранить и упрочить особое («лидирующее») положение в мире, прежде всего во взаимосвязанных сферах финансов и военной мощи. (Так, относительную слабость иены в сравнении с долларом и евро правомерно, на мой взгляд, объяснять не только спецификой японской экономики, но и сочетанием этого обстоятельства с тем, что в отличие даже от евро за иеной нет ядерного оружия и авианосцев.) Финансы и экономика США давно выплеснулись за национальные границы, составляя основу и сердцевину глобализации; регулировать их в глобальном масштабе мешают как некоторые особенности внутренней политики и права, так и острый дефицит правовых основ для глобального управления.
При этом Америка уже не менее полувека совершенно сознательно по возможности избегает проведения такой политики и длительного осуществления таких мер во внешнем мире, которые могли бы повлечь за собой реальную (а не пропагандистскую) трансформацию Соединенных Штатов в глобальную империю. Идеологически и практически США ведут родословную от республиканского Рима и сознают, что республика и демократия в Риме закончились, как только он начал превращаться в империю. Это не просто исторические ассоциации. С конца 1980-х гг. (появление книги Пола Кеннеди «Взлет и падение великих держав») дискуссия о внешней политике Соединенных Штатов непрерывно вращается вокруг выбора между доминированием, гегемонией и империей, причем в пользу последней высказываются лишь крайне правые силы и деятели.
Второй, идеологический – жесткая приверженность идеям либерализма (во всех его вариантах). Об острых и все более явных противоречиях между идеалами экономического и политического либерализма, с одной стороны, и реальными практическими организацией и проблемами современного, в первую очередь западного же мира – с другой, написано более чем достаточно на самом Западе. Идеология оказывает мощное тормозящее, сдерживающее влияние на науки об обществе, особенно на экономическую теорию. С одной стороны, сложилось и усугубляется ощущение исчерпанности модели регулирования, основанной на идее и методах обеспечения роста (что подтверждает вроде бы кризис 2008–2010 годов). С другой, иной модели пока не предложено. Не видно и готовности ее разрабатывать. Естественная реакция в этих условиях – искать новые пути, сферы и возможности приложения старого, «идеологически выдержанного». Отсюда потребность в регионах, где рынки не достигли наивысшего насыщения, и они могут служить источниками роста.
Прогноз перспективных рынков – прямой и очевидный ответ на эту потребность. Механическое расширение позволит еще на какое-то время сохранить действующую модель мировых финансов и регулирования (а значит, и распределение статуса и влияния акторов в ее рамках), отсрочить принятие трудных и пока далеко не понятных решений о реформах в этих областях. Поскольку на протяжении 70 лет экономический рост оставался важнейшим условием и механизмом для удержания амплитуды циклических колебаний экономик западных стран в социально безопасных пределах, то расширение сферы высоких темпов такого роста без малого на половину человечества позволило бы еще на десятилетия «изменять, не изменяя» сложившуюся систему мировой экономики и финансов.
Но для эффективного использования подобные рынки должны быть встроены в сложившуюся систему мировых политико-экономических отношений и быть лояльны этой системе – в противном случае расходы на преодоление и/или страхование политических рисков могут сделать их нерентабельными или неприемлемо рискованными. В данном же случае речь не просто о рынках, но о пятерке крупных (из них два – крупнейших), самодостаточных и дееспособных государств. Это поднимает проблему взаимосвязи рынков и государств БРИКС с мировым экономическим и политическим порядком – современным и будущим.
Традиционная международная система и глобальный мир
Принимая во внимание описанное, а также невысокие темпы роста в ведущих странах ОЭСР, возможность превращения кризиса 2008–2010 гг. в хронический, проблемы госдолга в Соединенных Штатах и Европейском союзе, другие накопившиеся перекосы и противоречия мирового хозяйства, на перспективы и последствия экономического роста стран БРИКС можно смотреть двояко.
В традиционной системе международных отношений и производном от нее миропорядке такая тенденция с высокой долей вероятности указывала бы на перспективу перераспределения баланса сил в мире. Именно так трактуют эту тенденцию в последние годы те силы и деятели в России, которые связывают с ней стратегическое укрепление позиций страны в клубе «великих держав» XXI века. С ними, по сути, согласны те политики и авторы на Западе, которые бьют тревогу по поводу эрозии мощи и «лидирующей роли» США и Запада в целом (правда, главные страхи и опасения они связывают с будущим не России, но Китая и стремятся противопоставить последнему в целом лояльную Западу Индию). Опять-таки традиционным ответом системы баланса сил на эту тенденцию было бы со стороны Америки – всячески препятствовать экономическому росту и любому иному усилению стран БРИКС, а со стороны ЕС (и, возможно, Японии) – их, напротив, поддерживать в пределах, не угрожающих собственным весу, позициям, интересам, и дифференцированно в отношении конкретных стран. Главной солидарной задачей Запада при этом было бы максимально отсрочить, а по возможности предотвратить наступление рубежа и момента, за которыми быстро растущие страны БРИК/БРИКС обрели бы не только стимулы, но и потенциал для решительного изменения мирового порядка в свою пользу.
Однако в парадигме глобального мира последствия экономического роста стран БРИКС смотрятся принципиально иначе. Если такой рост в ожидаемых или близких к ним параметрах будет иметь место в рассматриваемый период, то зону БРИКС правомерно рассматривать как стратегический вызов для западных государств и корпораций. Безусловно, национальный капитал стран БРИКС – при его относительной слабости сегодня – предпочел бы сам осваивать рынки этой половины человечества. И здесь возможны (и практически уже развиваются) три взаимосвязанных процесса.
Первый – стремление национального капитала стран БРИКС заручиться действенной поддержкой своих интересов со стороны «своего» (материнского) государства. В этом плане ситуация в пяти странах БРИКС весьма различна; но в любом случае такая поддержка не гарантируется национальному капиталу как минимум по двум причинам: а) личные средства высшего государственного чиновничества часто размещены в банках и акциях компаний западных стран, что может создавать конфликт частных и должностных интересов; б) ориентация национально-страновой бюрократии на продолжение и развитие карьеры в международных организациях служит дополнительным и все более заметным фактором такого конфликта и его резонансного усиления при совпадении интересов категорий а) и б).
Второй – переплетение национально-странового и транснационального капиталов, которое может диктоваться финансово-экономическими интересами бизнес-групп, но также и политикой государств, по собственным соображениям заинтересованных в развитии или предотвращении подобного переплетения. В этом плане положение стран БРИКС резко различно: если капитал Индии или ЮАР уже давно и тесно взаимодействует с капиталом западных стран, не испытывая политических затруднений (лоббизм, продиктованный коммерческими интересами конкурентов, не в счет), то в отношении Китая и особенно России проводится политика активного препятствования подобному переплетению. Несомненно, главным фактором является то, что в Соединенных Штатах (и, как следствие, в их союзных отношениях с Европой и Японией) Россия и Китай де-факто продолжают восприниматься как потенциальные противники.
Третий, пока скорее гипотетический – какую цену будут готовы (и будут ли готовы вообще) заплатить страны БРИКС за возможность развития транснационального сотрудничества государств, корпораций и региональных рынков. Действие механизмов ВТО не должно восприниматься здесь как нечто автоматически гарантированное. Если Россия номинально присоединилась к ВТО лишь в конце 2011 г. (а присоединение в полном объеме займет еще пять-семь лет), то четыре другие страны БРИКС уже достаточно давно представлены в этой организации, что не избавляет их от защиты интересов национальных экономик.
Однако на перспективу до 2050 г. вырисовывается интересная проблема. Всякое государство существует за счет налогов, которые оно собирает на своей территории; и, строго говоря, для него все более важны собираемость налогов и надежность налогоплательщика, а не субъектность налогоплательщика. Транснациональные корпорации, особенно те из них, что предпочитают работать по «белым» схемам, все чаще оказываются более добросовестными (и при этом более богатыми) плательщиками, чем юридические и физические лица «своей» страны, норовящие уклониться от налогообложения, прибегнуть к законному лоббизму или уйти в «тень». Эта проблема в разной степени, но общая для всех стран БРИКС. В перспективе государство может быть все сильнее заинтересовано в опоре на глобальные, а не страновые факторы стабильности, безопасности и благополучия как на более действенные и подкрепленные более весомыми гарантиями. Причем чем менее демократична страна, тем шире свобода политического маневра власти в этих вопросах.
Таким образом, в парадигме глобального мира складывается сложная и во многом еще не определившаяся система трансграничных (транснациональных) отношений между государством, бизнесом и гражданским обществом. Транснациональными в ней оказываются уже не только связи и взаимоотношения акторов разной страновой принадлежности, но и отношения между «своими» государством, бизнесом и обществом. (Это очень хорошо видно на сегодняшней России с офшорами ее бизнеса, с одной стороны, и истерикой правящих кругов по поводу реальных и/или воображаемых внешних влияний на внутристрановые процессы, с другой.)
Стратегическая политико-экономическая задача для США и Запада, при сравнении двух этих сценариев, выглядит следующим образом: как использовать в интересах и целях западного мира возможности, открываемые ожидаемым ростом в странах БРИКС, снизив в то же время до минимума риски политико-экономического, политического и военно-политического перераспределения сил в мире по вероятным итогам этого роста. Т.е. как сохранить страны БРИКС в роли все более ростообеспечивающих и платежеспособных рынков, а не все более амбициозных и дееспособных конкурентов.
Китай и политическая институционализация
Особое место на пересечении всех перечисленных противоречий, целей и задач занимает вопрос о будущей роли Китая. Вашингтон, похоже, разрывается пока между идеей закрепления КНР в существующем миропорядке с его будущей, приемлемой для них эволюцией и искушением развязать в отношении Китая военно-экономическую конфронтацию по рецептам, которые, как уверены в Соединенных Штатах, привели к исчезновению бывшего СССР с политической карты мира. Впрочем, в каких-то пределах «пряник» вовлечения может легко дополняться «кнутом» угрозы конфронтации.
Если выбор в пользу конфронтации может быть односторонне сделан США, то вовлечение требует участия другой стороны. Идея БРИК/БРИКС по отношению к Китаю представляется оптимальным сценарием. Прежде всего она не ставит задачу вовлечения «в лоб» (как это часто делалось в отношении Советского Союза) и внешне вообще не связана с концепцией и практикой вовлечения – хотя прекрасно совместима с тем и другим по существу. В этом смысле объективно она идеально защищает лицо любой из стран, вошедших в группу. Существенно и то, что группу никто не создавал преднамеренно, как создавались в прошлом многие союзы и международные организации и как создаются в 2000-е гг. коалиции заинтересованных государств. Ее участники сами и без спешки приняли соответствующее решение.
В группе БРИК/БРИКС Китай сейчас и на видимую перспективу – объективный и безальтернативный лидер. Он – главный торговый партнер всех остальных участников, кроме России. Из всех «букв» только Китай реально готов к тому, чтобы воспользоваться обсуждаемым пока грядущим реформированием мировой валютно-финансовой системы: на долю БРИКС в целом приходится более 40% мировых валютных запасов, но из них три четверти – валютные резервы Китая. В военном плане он примерно втрое внушительнее Индии и вызывает заслуженное уважение у России. Именно Китай более других участников выиграл пока от образования БРИК/БРИКС: участие в группе закрепило его в де-факто статусе постоянного (а не только в отдельных случаях и вопросах) глобального игрока, не потребовав ради этого от самого Китая никаких специальных деклараций и действий, которые могли бы дополнительно насторожить недоброжелателей.
Постоянному члену Совбеза ООН, фактическому участнику всех саммитов G8 2000-х гг., участнику «двадцатки», члену ВТО и многих международных организаций, а теперь и де-факто лидеру БРИКС Китаю становится все больше чего терять в гипотетическом случае разворота к слому существующего миропорядка.
Происходит, но не форсируется политическая институционализация. Группа интегрирована в существующий международный порядок. Она не сталкивалась пока со случаями противодействия именно как группе (разногласия с теми или иными государствами или их объединениями по конкретным вопросам не в счет). Подчеркивая необходимость реформирования многих сторон современной международной практики (ООН, мировая финансовая система и др.), БРИКС в целом и каждый из ее участников имеют в виду именно реформирование, т.е. легитимный процесс внесения упорядоченных изменений, а не радикальный слом.
Об экономической интеграции по очевидным причинам не может быть и речи. Но страны-участники объединяет ряд долговременных стратегических интересов. В частности, изменение международного порядка нужно им не под влиянием настроений антиамериканизма, но потому, что развитие стран и экономик, лишь в ХХ веке вступивших на путь модернизации, во многом (подробнее – ниже) отличается от пути, которым шли страны-первопроходцы.
С начала 2000-х гг. глобализация вошла в этап, когда на первый план выдвинулись задачи ее международно-правового оформления. Не вдаваясь в рассмотрение этой самостоятельной проблемы, замечу, что складывающийся глобальный миропорядок как бы надстраивается над международным, вбирая последний в себя, но оставляя его на нижнем, субглобальном уровне. Если в начале этого процесса международные отношения включали немало признаков «дикого поля», то где-то впереди туманно обозначаются политические институты глобального мира и глобальное право, без которого они невозможны. И в их рамках институт государства в будущем, возможно, вынужден будет примириться с существенной трансформацией принципа и практики суверенитета.
Именно здесь, как представляется, пролегает главное различие порядков международного (мирового) и глобального: в рамках первого суверенитет номинально абсолютен (на практике, естественно, подвергается тем или иным ограничениям); в рамках второго государство – подсистема глобального миропорядка, допускаемая в этот порядок другими его участниками только на определенных условиях и с соблюдением определенных правил.
На современном этапе, когда глобальных политических институтов еще нет, их предстоит создавать (если, конечно, это будет признано необходимым) и идет соперничество разных моделей экспорта права с целью сделать его глобальным или существенно повлиять на будущее содержание последнего, особое место в организации фактического миропорядка заняли пространства. Причем последние в большинстве случаев сами еще лишь формируются. Группу БРИКС правомерно рассматривать как одно из складывающихся международно-политических пространств, интересное в научном плане динамикой становления, а в политическом – его возможностями, противоречиями и перспективами.
Пространство – не синоним территории. Оно – организация геотории (т.е. территории + акватории) для определенного образа жизни, хозяйственной и иной деятельности, развития форм и возможностей использования геотории в целом и/или отдельных ее частей, инфраструктур, ресурсов. Мировой опыт показывает, что лишь в пространстве становится возможным формирование, долговременное поддержание, институциональное закрепление социальных отношений любого рода. Идет речь о власти или праве, типе рынка или регулировании видов деятельности, жизни политической или общественной – все это предполагает некие отношения, их длительность и стабильность во времени, а также наличие соответствующих функциональных институций. Эти признаки в совокупности и образуют пространство.
Международное политическое пространство заметно отличается от политических пространств затрагиваемых государств, от сфер международной (мировой) и глобальной политики в целом. Общее для таких пространств – опора на действующие формальные, но во многом и на неформальные нормы, приемы, методы деятельности и постепенное создание комплекса прецедентов под основание будущей глобальной легитимности.
Появление группы БРИКС в качестве такого пространства стало возможным благодаря сочетанию уже достаточно далеко продвинувшейся политической глобализации, стимулирующей чувства некоей общности у столь разных стран, и глобальных же коммуникаций. Последние позволяют поддерживать это чувство на повседневной основе, а главное, делают технически возможным не просто транснациональное, но трансконтинентальное активное политическое общение постоянно и между широким кругом участников.
Пространство БРИКС еще формируется, его развитие может пойти по разным траекториям. Но это именно пространство, а не традиционный союз государств и/или межправительственная организация. Между отдельными его участниками существуют или могут возобновиться прежние либо возникнуть новые противоречия. Это нормально для политического пространства и неизбежно на стадии его становления, но неприемлемо для союза и затруднительно для международной организации. Присоединение ЮАР, интерес со стороны других государств, активное участие стран БРИКС в работе G8, G20, ООН и других международных организаций означают, что стадия становления международно-политического пространства БРИКС в целом пройдена и впереди – задачи развития этого пространства и его деятельности.
БРИКС как пространство
Дилемму, стоящую перед странами БРИКС как перед международным политическим пространством, можно обозначить так.
Если в сотрудничестве в рамках «двадцатки» и на мировой арене они прежде всего или исключительно концентрируются на межгосударственных отношениях, то в долговременной перспективе это объективно закрепляет их на гипотетически втором, т.е. нижнем уровне будущего глобального миропорядка (если и когда он станет реальностью). По-видимому, чем успешнее при таком подходе будет складываться межгосударственное сотрудничество стран БРИКС, тем в итоге прочнее они зафиксируются во втором эшелоне глобального миропорядка.
Выход в первый эшелон возможен, видимо, лишь при условии, что страны БРИКС попытаются создать собственные пространства глобального значения. Они должны включать в себя задел под глобальное право и если не анклав (в глобальном мире и для стран БРИКС это вряд ли возможно), то регион «неокапитализма», защищенного от последствий кризиса той практики внутристранового и международного регулирования, что сложилась по итогам Великой депрессии и Второй мировой войны. При этом сотрудничество между государствами БРИКС сохраняет ключевое значение, но его цели и задачи видятся гораздо шире.
Несомненная общность участников группы – все они страны догоняющего типа развития. Они с историческим опозданием начали формирование рыночной экономики; отягощены колоссальным грузом внутренних проблем (у каждой своих); вступили в период, когда западный мир в его старых центрах далеко ушел от классической модели капитализма к глобальной экономике; и когда этот, будем называть его «старый», капитализм вступил одновременно в период системного (видимо, затяжного) кризиса и в начало прогнозируемого нового этапа мирового научно-технологического развития, в котором все стартовые преимущества пока на стороне наиболее развитых государств.
Налицо очевидные системные политико-экономические различия между странами БРИКС. Если капитализм западного типа в Бразилии, Индии, ЮАР не вызывает сомнений, то КНР не подходит под определение капиталистической ни по каким критериям. Российскую модель не называют безоговорочно капитализмом ни дома, ни за границей, ограничиваясь лишь признанием ее рыночности. Формационное многообразие может со временем оказаться как фактором уязвимости группы, так и ее стратегическим преимуществом: внутренне диверсифицированные системы, как правило, более устойчивы.
Догонять развитые государства по общему и/или душевому ВВП – важная, но механическая компонента подъема (если курс берется на развитие, а не только на рост). Кроме того, простое воспроизводство открытого Западом пути суть стратегическое отставание, возможно, необратимое по последствиям: ни одной стране догоняющего развития не удалось пока обойти старые центры.
Потенциальные возможности стран БРИКС как сфер роста могут быть развернуты к потребностям самих этих стран и/или к интересам банков и корпораций «старого» капитализма. Разумеется, жесткое противопоставление здесь может возникнуть только в ситуации, когда США (а также ЕС и, возможно, Япония) перейдут к политике активного экономического сдерживания растущих конкурентов. Общая же для стран БРИКС цель и задача – использование сотрудничества с ТНК/ТНБ в интересах национального прогресса. Здесь совокупный рынок, охватывающий почти половину человечества – весомый аргумент в переговорах, если только страны БРИКС сумеют согласовывать общие принципы и подходы.
Последнее, в долговременной перспективе самое существенное. К добру или худу, но страны БРИКС не стоят на позициях идеологической ортодоксии и ригидности, какие присущи США и во все большей степени органам Евросоюза. Разделяя идеалы и ценности политических и экономических свобод, прав человека, демократии, рыночной экономики и ряд других, страны БРИКС в то же время (каждая по-своему и в своей мере) не столь прямолинейно смотрят на пути и средства обеспечения и достижения перечисленного. К тому же, свои императивы диктуют и задачи развития. В условиях, когда все конкурентные преимущества объективно на стороне «старых», обладающих огромными ресурсами и опытом транснациональных корпораций и банков, задачи модернизации стран догоняющего развития могут успешно решаться только при лидирующей роли государства. А значит, экономика будет неизбежно отклоняться от сугубо умозрительной, по сути, идеологической модели «чистого» рынка (нигде на практике не существующего) к механизмам и рынку перераспределения, экономическую теорию которого еще предстоит создать. Как следствие, пространство БРИКС может стать сферой формирования своего рода «посткапитализма», отличительными особенностями которого будут подчинение экономического роста задачам развития, укрепление роли и дееспособности государства (в том числе и как субъекта экономики), ориентация на длительное динамически стабильное устойчивое восхождение и политическое отстаивание необходимых условий в международном порядке.
Общая стратегическая цель при этом – создание в рамках глобального мира, а не в противоборстве с ним пространств «нового» капитализма. Он опирался бы на ресурсы, потенциал, рынки и возможности стран БРИКС, но минимизировал кризисные проявления и последствия и был бы свободен от идеологических аллергий и фобий капитализма «старого» (в частности, от мифа о несовместимости государства с рынком).
* * *
Международное политическое пространство группы БРИКС состоялось в том смысле, что все пять государств разделяют свою принадлежность к этой группе и желание сотрудничать с другими участниками. В принципе возможно взаимодействие с существующими и будущими международными организациями и пространствами и подключение новых участников (на постоянной или ad hoc основе), а также создание в рамках БРИКС специализированных пространств и/или организаций (особенно по вопросам Арктики, Антарктики и Мирового океана).
Перспективы и возможности будут во многом определяться тем, в какой мере усилия государств-основателей будут дополнены и подкреплены расширением политического пространства на деловые круги и гражданские общества, а также созданием комплекса иных пространств в отношениях между участниками группы. Наличие в группе континентальных и океанических, энергосырьевых и индустриальных стран и экономик в принципе позволяет вырастить здесь мощный куст внутренних пространств, способный позитивно влиять на процессы глобального уровня.
http://www.globalaffairs.ru/number/Proobraz-postkapitalizma-15869
Комментарии (0)