Вардан Эрнестович Багдасарян — д.и.н., проф., зам. главы Центра научной политической мысли и идеологии.

По Европе прокатились манифестации под маркером манифестующих «Я — Шарли». Идеологически сущность этого движения можно определить как «либеральный фашизм». Либеральный — потому, что его базовая идеологема — «свобода слова». Фашизм — потому, что отрицается право другого на иную ценностную платформу, на иную культурную идентичность.

Карикатуры «Charlie Hebdo» направлены не только против ислама. Они столь же святотатственны и в отношении других религий — христианства, иудаизма. Они — антирелигиозны. При этом уровень антирелигиозности явно перекрывает грань, за которой атеистическая мировоззренческая позиция переходит в оскорбление чувства верующих. В сравнении с карикатурами «Charlie Hebdo» социальная сатира советского журнала «Безбожник» периода воинствующего атеизма кажется невинной. Мухаммед представлен шарлистами как сексуальный извращенец. Святая Троица изображена как трио совокупляющихся существ.

Измывается журнал над темой Рождества, над темой Распятия… Одним словом — либеральная мерзость. И вот Европа, принимая идентификатор «Я — Шарли» с этой либеральной мерзостью не просто солидаризируется, но даже ценностно отождествляется. С одной стороны, это показывает степень европейской нравственной деградации. С другой означает вступление Европы в режим культурной войны.

Именно так разжигается ксенофобия, именно так провоцируются войны. У любой культурной общности есть собственный набор сакральных образов. Эти образы соединены с соответствующими базовыми для данной общности ценностями. Чтобы разрушить общность следует нанести удар именно по его ценностному фундаменту. Очевидный прием — дезавуирование сакральных образов. В этом смысле карикатурная атака на Мухаммеда — это покушение на всю исламскую умму. Эти карикатуры не были безобидной шуткой художника, а сознательным включением в развертывающуюся информационно-психологическую войну. События, произошедшие после парижских терактов, это с очевидностью подтверждают.

Принятие европейским сообществом идентификатора «я Шарли» означает ни больше, ни меньше, чем военную (применительно к информационно-психологической войне) мобилизацию. Такое фиксируется впервые. Принятие идентификатора «я Шарли» означает подчеркнутую солидаризацию Европы с осквернением журналистами системы ценностей иной общности. Каков может быть ответ со стороны этой общности — достаточно очевидно. Характерен в этой ситуации отказ в принятие идентификатора «я Шарли» со стороны США. Европу, если называть вещи своими именами, подставили.

Понимает ли это европейское большинство — сомнительно. Но сами шарлисты вступают в войну вполне осознанно. Об этом свидетельствует, в частности, «Манифест двенадцати», или «Вместе против нового тоталитаризма». Впервые он был опубликован в 2006 году за подписью ряда западных интеллектуалов, среди которых, в частности, фигурировал и автор «Сатаниских стихов» Салмон Рушди, именно в «Charlie Hebdo». Манифестировалась следующая позиция: «После того, как были преодолены фашизм, нацизм и сталинизм, мир сталкивается с новой тоталитарной глобальной угрозой: исламизмом. Мы, писатели, журналисты, интеллектуалы, призываем к сопротивлению религиозному тоталитаризму и за поощрение свободы, равенства возможностей и светских ценностей для всех… Этот бой будет выигран не оружием, но в области идей. Это не столкновение цивилизаций или антагонизма Восток-Запад, но глобальная борьба демократов и теократов… Мы отвергаем «культурный релятивизм» признания того, что мужчины и женщины мусульманской культуры должны быть лишены права на равенство, свободу и секуляризм во имя уважения к культурам и традициям… Мы выступаем за универсализацию свободы выражения мнений, так что критический дух, может осуществляться на всех континентах, свободный от всех злоупотреблений и всех догм. Мы обращаемся к демократии и свободному духу всех стран, наш век является веком света, а не мракобесия».

Инцидент с карикатурами «Charlie Hebdo» не единичный. Антиисламская кампания в западных СМИ представляет собой цепь последовательно осуществляемых выступлений, которые в религиозной лексике могли бы быть определены как «кощунство» и «святотатство». Данная последовательность убеждает в проектных основах развертки межцивилизационного конфликта. Кощунство порождает кощунство. В ответ на публикации карикатур на Мухаммеда датской газетой «Jyllands-Posten» иранская газета «Hamshahri» организовала международный конкурс карикатур на тему Холокоста.

Антиисламская, а по сути — антирелигиозная пропаганда в западных СМИ фактически обозначила раскол мира.

Уже карикатурный скандал 2005-2006 годов продемонстрировал, то что геополитически и цивилизационно мир раскололся на западную общность воинствующей секулярности и остальное человечество, стоящее на позициях традиционных ценностей. В этом смысле постмодернистское богоборческое меньшинство мира свой ценностный выбор мировому большинству.

Провокативный характер произошедшего не вызывает сомнений. Принципиально важно ответить — зачем была нужна эта провокация.

То что средства массовой информации выступают инструментом управления является на сегодня достаточно тривиальным положением. Вызов настоящего времени состоит в формировании мирового управляемого пространства. Соответственно возрастают и управленческие возможности СМИ — от масштабов государств до масштабов мира. По существу есть на сегодня три основных составляющих мирового управления — военная составляющая (усиливающееся военное доминирование одного геополитического блока), финансовая (имея в виду, прежде всего, инструменты ФРС) и информационная (она то и будет в фокусе представляемого доклада).

Причем из всех составляющих информационная является наиболее «тонким», несиловым, т.к. имеет деле не с прямым принуждением — военная сила и не с косвенным принуждением — контроль за финансовыми ресурсами, а с сознанием и даже подсознанием человека.

Информационное управление в масштабах мира становится возможным в условиях установившейся геополитической гегемонии контроля за медиа-ресурсами. Из крупнейших медиа-компаний подавляющее большинство имеет американскую прописку. Список рейтинга крупнейших медиа-компаний ограничен едва ли не исключительно общностью западных государств. Это приводит фактически к доминированию одной из цивилизационных общностей в подборке информационных фактов и их интерпретации.

Но если когнитивное содержание глобальных информационных потоков управляемо, то возникает вопрос — как с фактом этого управления соотносится рост ксенофобии в современном мире? Попытаемся в этом разобраться.

Существует два подхода в объяснении генезиса феномена ксенофобии. Первый условно может быть определен как социально-психологический. Суть его связана с активизацией факторов, психологически обостряющих неприятие «чужака» в массовом сознании. Тонкая пленка культуры разрывается, и тогда народ озверевает. Именно так произошло в 1930-е годы с немецким народом. Среди обстоятельств, определяющих распространение ксенофобских настроений, указываются:

•1) изменение структуры идентичностей;

•2) кризис, ухудшение социального положения;

•3) ломка традиционной системы мировосприятия;

•4) конкуренция за ресурсы, рабочие места, статусы;

•5) масштабные неудачи (в т.ч. поражение в войне).

Перечисленные объясняющие обстоятяльства укладываются в понимание феномена роста ксенофобии как стихийного процесса.

Но есть и другая объяснительная модель — рост ксенофобии как управляемый процесс. Первая и Вторая мировые войны наглядно продемонстрировали возможности пропаганды по формированию массовых ксенофобских настроений. С того времени пропагандистский инструментарий стал значительно более совершенным. Пропаганда уже не бьет в лоб, прямо указывая на врага, а делает это опосредованно, создавая соответствующее информационное контекстное поле.

Говоря, что рост ксенофобии является управляемым процессом, надо ответить на вопрос — зачем это нужно? Должен быть, очевидно, какой-то результат, достигаемый посредством роста ксенофобских настроений. А каков может быть политический исход ксенофобии? Повышение градуса ненависти к «чужакам» рано или поздно достигает такого уровня, когда чужаков начинают убивать. Во внешней сфере исход роста ксенофобии — война, военная скалация, разрыв отношений. Во внутренней сфере — погром, политика дискриминации.

Применительно к внешней сфере обнаруживается факт попадания Европы в полукольцо «враждебного окружения». На юге и юго-востоке — «враждебные мусульмане», на востоке — «враждебные русские». Европейские СМИ и европейские политики сами, казалось бы, загнали Европу в эту ситуацию. Видимой выход остается только один, он и раскрывает реализуемый замысел — полная ориентированность на США. Искусственно созданная враждебность иноцивилизационного окружения определяет для Европы два принципиальных последствия: расширение американского военного присутствия и привязанность европейской экономики к экономике США.

Рост ксенофобии применительно к внутриевропейской ситуации фактически легитимизирует свертывание доктрины социального государства.

С известных докладов Римского клуба стало очевидно, что ресурсов на всех не хватит. Рост иммиграции, обостренный экономическим кризисом, еще более акцентировал тему ресурсной ограниченности. Одним выходом из этой ситуации явилось бы ограничение индивидуального потребления стран «золотого миллиарда». Предпочтение было отдано второму сценарию — ограничению миграции и принятию дискриминационного в отношении аллохтонов законодательства. Для того, чтобы сделать такой переход, разрывающий, по сути, с традициями либеральной демократии, требовалась массовая поддержка, которая и обеспечивалась коннотацией новых мер с ростом ксенофобии.

Европейская политика в отношении мигрантов за последние 50 лет существенно изменилась. В шестидесятые–семидесятые годы доминировал ассимиляционный подход. Иммигранта стремились максимально быстро по принципу «американского плавильного котла» интегрировать в структуру общества страны проживания. Это соотносилось с индустриальным типом производства, предполагающим совместный труд больших интернациональных производственных общностей.

Переход к новой политике был подготовлен когнитивно докладами Римского клуба, а также появлением таких работ как «Кризис демократии». В соответствии с новой моделью предполагалось уже раздельное бытие в рамках собственных культурных ниш автохтонов и аллохтонов. Эта модель и была названа «мультикультурализмом». Ей соответствовал сервисный тип производства, снимающий необходимость высокой концентрированности трудовых кадров, характерной для индустриального производства.

Но мультикультурализм, как выясняется сегодня, был только переходным этапом. Ведущие западные политики говорят о провале мультикультуралистского курса. Но чем модель мультикультурализма предполагается заменить? Речь отнюдь не идет о возвращении на позиции ассимиляционного подхода. Говорится о прямо противоположном — дальнейшем усилении разграничения автохтонов и аллохтонов, при определении преференционного положения автохтонного населения. Исторически такая модель хорошо известна — это «модель гетто». Политика же реализующая установление этой системы определяется в традиционном политологическом словаре как политика апартеида.

Европа очевидно фашизируется. Манифестация либерального фашизма в этом отношении символична. Через принятие новых идентификаторов вырисовываются контуры ее проектируемого грядущего образа.

http://rusrand.ru/docconf/sharli-ebdo--liberalnyy-fashizm