Авторы: С.С.Сулакшин, д.ф-м.н., д.полит.н., проф., глава Центра научной политической мысли и идеологии; В.Э.Багдасарян, д.ист.н., проф.

Вызовы внешние и внутренние, стоящие перед Россией сейчас, во время глобального финансового и политического кризиса, требуют радикальной ревизии парадигмы 23-летнего постсоветского развития.

Хотя сегодня уже ни один серьезный эксперт или политик не рискнет повторить по сути идеологему «рынок решит все», звучавшую с государственных трибун еще каких-то пять лет тому назад, но, тем не менее, научно обоснованная модель развития России сегодня отсутствует, будучи заменяемой множеством политик, решений и т.п., которые зачастую противоречат друг другу.

Более того, такая модель абсолютно необходима, ибо в противном случае и общество, и государство могут лишь пытаться копировать чужие модели без особой надежды на успех, что в значительной степени и проявляется в нынешнем состоянии российского общества и неспособности государства справиться с основными вызовами, такими как незавершенность институциональных реформ, недиверсифицированность российской экономики, коррупция, преступность, демографический кризис, печальное состояние здоровья (по средней продолжительности жизни Россия оказалась среди мировых аутсайдеров), низкое качество жизни и пр.

Совершенно очевидно, что на уровне высшего государственного и политического руководства в целом существует представление о вызовах, о чем свидетельствуют установки на реализацию «национальных проектов», модернизацию и инновационную деятельность, меры по поддержке материнства, социальную помощь пенсионерам и многое другое.

Но складывается ощущение, что, признавая целесообразным модернизационный концепт на словах, существующий российский политический класс в целом не принимает его в практическом смысле и системном отношении. Больше того, представление о механизмах и трендах элитообразования в современной России позволяет диагностировать имманентную связь российской политической элиты с существующей экспортно-сырьевой, несуверенной, асоциальной, а подчас и полукриминальной псевдомоделью государственного развития.

ГИБЕЛЬНОСТЬ МОДЕРНИЗАЦИОННОГО ЗАПАЗДЫВАНИЯ

История России представляет череду примеров катастрофических событий вследствие запаздывания в реализации модернизационных задач. Главным препятствием всякий раз оказывалось сопротивление и инерционность политических элит. Видением задач модернизации страны исторически высшая российская власть, как правило, обладала. Не доставало именно технологического инструментария (рис. 1).

Рис 1. Исторические последствия сопротивления элит модернизации России

«Некем взять», — объяснял Александр I причины откладывания решения модернизационных задач в его царствование. Между тем, в декабристских кружках формировался достаточно талантливый слой контрэлиты. Не доставало одного — проекта элитной ротации.

Потребность в системной модернизации Московского царства в XVII в. была очевидна практически для всех монарших представителей дома Романовых. Необходимо было ликвидировать, прежде всего, усугубляющееся научно-техническое отставание России от Запада, оборачивающееся угрозами безопасности в случае военных столкновений с европейскими государствами. Но это предполагало заимствования по линии секулярной науки и образования. Церковь и воцерковленное московское боярство было категорически против. Пойти на принципиальную ломку сложившегося патриархального уклада русские цари вплоть до Петра I не решались, ограничиваясь реформами в рамках существующей парадигмы развития. Итогом стала катастрофа 1700 г. под Нарвой.

Последовавшая затем запоздалая петровская модернизация осуществлялась с рвением, стоившим культурного и демографического надлома России.

Почти сто лет продолжалась рефлексия высшей государственной власти в России на необходимость отмены крепостного права. Сама идея достаточно четко осознавалась уже в период екатерининского правления (особенно она актуализировалась во время работы Уложенной комиссии 1767–1769 гг.). В дальнейшем, вплоть до Александра II, не было ни одного государя, который не ставил бы перед собой задачи отмены крепостного права. Но это означало бросить вызов составлявшей опору престола дворянской элите. При Николае I в разные годы было создано 11 специальных секретных комитетов, подготавливающих проект освобождения крестьян. Однако дальше проектных разработок дело не шло. Только катастрофа Крымской войны заставила императорскую власть пойти на запоздалые реформы, проведенные к тому же с ориентацией далеко не на передовые западные образцы.

И вновь — игнорирование модернизационных задач. Сохраняемое дворянское землевладение, с вытекающей из него ориентацией на зерновую экспортную модель развития, обрекало Россию на вытеснение в зону мировой периферии. Русско-японская и Первая мировая войны наглядно проявили процесс стремительной деградации Российской империи на фоне модернизированных противников. Однако от решения ключевого аграрного вопроса императорская власть устранилась. Политическая и экономическая системы России продолжали сохранять признаки феодального строя. В результате объективная потребность в ликвидации структур и институтов, препятствующих модернизации страны, была реализована снизу посредством трех последовавших друг за другом революций. Связав свою судьбу с дворянско-поместной элитной корпорацией самодержавие по сути подписало себе исторический смертный приговор.

В этом принципиальное отличие российской монархической власти от существующего поныне ряда европейских монархий. Королевская власть Европы сама являлась основным проводником модернизации, пойдя на союз с новыми модернистски ориентированными политическими классами против прежней феодальной и идеократической элиты.

Гибель СССР также явилась в значительной мере следствием модернизационного запаздывания. Уже в 1970-е гг. стала очевидной перспектива смены парадигм развития ведущими странами мира. Новые тенденции нашли отражение в распространении концепта так называемого постиндустриального общества. Главное направление мирового развития состояло в актуализации интеллектуального капитала. Однако этот ориентир вступал в противоречие с интересами позднесоветской номенклатуры, связывающей свое благополучие с экспортно-сырьевой парадигмой функционирования СССР и контролем материального распределения. Сегодня уже не обращается внимание на тот факт, что перестроечный концепт звучал первоначально как «перестройка кадровой политики». Сам замысел глобальной ротации элит принадлежал, как известно, Ю.В.Андропову. Провал его в горбачевский период, реальная победа номенклатуры над реформаторами отражает всю сложность и ответственность формирования политико-технологических концептов такого рода.

Отсрочка модернизации не отменяет необходимости решения модернизационных задач. То, что не было реализовано на стадии заката существования СССР, вновь актуализируется. Четверть столетия в мировой технологической гонке держав Россией было потеряно. И вновь обострена прежняя коллизия между постиндустриальной модернизацией и парадигмой сырьевой модели экономики. При этом исход противостояния далеко не очевиден. Вполне вероятен сценарий «перестройка-2» с новым элитаристским разделом страны под вывеской укрепления демократических институтов на местах и регионального самоуправления.

Напротив, в тех случаях, когда у власти хватало стратегического видения и политической решимости для осуществления властных ротаций, модернизация была успешной. Такие ротационные процессы отмечались, в частности, в модернизационных прорывах Александра III, в период сталинской диктатуры, в Китае, Сингапуре и т.п. Речь, естественно, не идет о рецептуре сталинских политических чисток. В моральном отношении ни для властей, ни для народа в своем большинстве сегодня они не приемлемы. Тем не менее, можно констатировать эффективность власти в достижении поставленных целей в контексте того исторического времени, характерного перспективой будущего столкновения с Германией, хотя отдаленные последствия все равно в историческом анализе нельзя не учитывать. «Ленинская интернационалистская гвардия» для победы в войне нового типа не подходила. Нужен был новый тип управленца и командира.

Идеологически необходимость для страны модернизации лучше всего раскрывают слова И.В.Сталина, произнесенные им в начале 1930-х гг. на встрече с руководителями советской промышленности:

«Задержать темпы — это значит отстать. А отсталых бьют. История старой России состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били японские бароны. Били все — за отсталость. За отсталость военную, за отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную. Били потому, что это было доходно и сходило безнаказанно. Помните слова дореволюционного поэта: «Ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная, матушка Русь». Эти слова старого поэта хорошо заучили эти господа. Они били и приговаривали: «ты обильная» — стало быть, можно на твой счет поживиться». Они били и приговаривали: «ты убогая, бессильная» — стало быть, можно бить и грабить тебя безнаказанно. Такой уж закон эксплуататоров — бить отсталых и слабых. Волчий закон капитализма. Ты отстал, ты слаб — значит ты неправ, стало быть, тебя можно бить и порабощать. Ты могуч — значит ты прав, стало быть, тебя надо остерегаться».

Вполне подходит и для современной политической парадигмы.

ЦЕЗАРИАНСТВО: ЭВОЛЮЦИЯ ЛИДЕРА И РАЗВИТИЕ СТРАНЫ

Сущность цезарианства должна быть переосмыслена

Модернизация предполагает принятие волевых политических решений. Для осуществления ее задач необходим, таким образом, достаточно высокий уровень концентрации власти у основного субъекта принятия решений.

В отличие от возможных вариантов модернизации, чреватых серьезными издержками: революционного (смена парадигмы развития осуществляется посредством вмешательства масс); демократического (трансформация осуществляется посредством процедур выборности высших эшелонов власти) или «дворцового» переворота — цезарианская модель трансформации основана на системе управления, построенной вокруг фигуры национального политического лидера.

Тогда модернизационные изменения инициирует и политически проводит в жизнь верховный властный суверен. Режим личной власти подменяет на какое-то время власть политической команды. Инерционную элиту национальный лидер заменяет когортой новых управленческих кадров. В ситуации действенного элитного сопротивления суверен обращается за поддержкой к народу (сценарий отъезда Ивана IV из Москвы в Александрову слободу в 1564 г.). Маоистская кампания «стрельбы по штабам», мобилизации хунвэйбинов — также из этого ряда. Сталинское разворачивание массовой кадровой ротации руководства — еще один пример.

Автократическая традиция в истории государственного управления России и современная персоноориентированная система власти позволяют говорить о цезарианской модели политико-технологического концепта модернизации как достаточно реалистичной. Цезарианский механизм, в частности, вполне может быть дополнен выборным инструментарием.

Но в опирающейся на марксизм советской традиции под цезарианством понималась политика социального лавирования. Как аналог цезарианской политики рассматривался бонапартизм. Данное понимание основывалось на представлении о том, что государственная власть является инструментом определенных классов или иных социальных групп. Когда точного определения классовой принадлежности не обнаруживалось, выдвигалось предположение о лавирующем курсе соответствующего государства. Государственная власть действительно может с большим или меньшим успехом и последовательностью представлять интересы определенных классов. Но это не классовый орган, как считали марксисты. Государство формулирует в своей стратегии и реализует в своей политике общенациональные интересы. Отсюда, сущность цезарианства должна быть переосмыслена. В определенных ситуациях при неразвитости или недейственности демократических институтов решение сущностных задач национального развития может взять на себя верховный властный суверен (высшее должностное лицо государства).

Цезарианской модели властных трансформаций не находится места в классических теориях ротации элит (Г.Моска, В.Парето, Р.Михельс), выстраиваемых в дуальной схеме дифференциации. В них рассматриваемая проблема редуцируется до противопоставления «элиты» и «массы». Верховный властный суверен соотносится с единой элитной нишей. Выделяемые В.Парето элитарные типажи «лис» и «львов» иллюстрируют проблему нетождественности интересов различных уровней правящего класса. Разнонаправленными могут оказаться, в частности, ценностные ориентации центральной и региональной политической элиты. Такое расхождение все более обнаруживается в современной России. И что примечательно, для средневековой Руси традиционным являлось противоречие двух элитных групп — боярства и дворянства. Если боярский интерес заключался в доминировании центробежных тенденций, то дворянский — в усилении позиций московского государя. Именно на дворян, как служилое сословие, и опиралось русское самодержавие.

Воля к власти — один из «темных» инстинктов человеческой природы. Он, за редким исключением, присущ и чиновнику, и правящему монарху. Императив заключается в том, чтобы не просто удержаться у власти, но и расширить ее масштабы. Для монарха, находящегося на высшей ступеньке властной иерархии, дальнейшее расширение его власти есть расширение геополитического влияния возглавляемого им государства. Национальные интересы и властные стремления политического лидера в этом случае совпадают. Отсюда единение народа с «монархом» в драматические периоды истории разных стран. Также характерно что, за исключением ранней стадии развития капитализма на Западе, неизвестны значимые модернизационные прорывы, осуществленные в условиях коллегиальности политического руководства. Следовательно, речь должна идти об обнаружении лидера российской модернизации. Кто мог бы персонально взять на себя эту миссию?

В.В.Путин как субъект цезарианской модернизации России

Теоретически вероятен вариант выступления в роли лидера российской модернизации В.В.Путина. Можно, безусловно, возразить, что именно с путинским периодом властвования связывается форсирование и пролонгация существующей инерционной экспортно-сырьевой модели развития. Однако прослеживаемая через контент-анализ тенденция ценностно-мировоззренческого позиционирования В.В.Путина, как политика, позволяет прогнозировать вероятность его открытого выступления против идеологии неолиберализма и реализации сущностного модернизма (причем в этом контексте «модернизация» по неолиберальному варианту, еще раз это подчеркнем, означает не модернизацию, назревшую для современной России, а консервацию существующей псевдомодели).

Обращение к российской истории позволяет не только зафиксировать череду такого рода естественных идейных эволюций государственных лидеров, но и обнаружить в них определенную закономерность. Большинство начинавших в качестве сторонников универсалистско-космополитической модели развития суверенов высшей российской власти переходило к концу своего правления на охранительско-консервативные почвенные позиции. Такие идеологические трансформации феноменологически прослеживаются применительно ко второй фазе правления Петра I, Екатерины II, Александра I, Александра II, В.И.Ленина, И.В.Сталина, отчасти — даже Б.Н.Ельцина. Идейное развитие в эпоху Путина по этой исторической логике вполне систематично.

Другая проблема заключается в нахождении кадров политического и управленческого обеспечения процесса модернизации. Где взять ту элиту, на которую мог бы опереться национальный лидер в реализации задач модернизации? Сформированная по номенклатурному принципу «Единая Россия» на роль генератора модернизационных кадров явно не подходит. Единоросовские структуры скорее нужно рассматривать как одну из проблем будущей модернизации.

Актуален вопрос о нахождении ниш формирования политических контрэлит. Включенная в схемы номенклатурных распределений номинальная оппозиция также не имеет модернизационного потенциала. Из факта отсутствия контрэлит, ориентированных на укрепление жизненных потенциалов России, следует задача их формирования. Контрэлиты формируемы. Нигде и никогда они не существовали как изначальная данность.

Определенные технологические аналогии могут быть обнаружены в опыте подготовки кадров большевистской революции. В центре внимания здесь мог бы оказаться долгосрочный ленинский план формирования революционной партии нового типа («нового ордена меченосцев»). Почти полтора десятилетия, начиная со II съезда РСДРП, ушло на его реализацию. Множество вопросов — от нахождения финансовых источников до организации печатных изданий — составляют ценный, в плане технологий, опыт ленинского контрэлитного партстроительства.

Контрэлита не создается по опыту современных российских партий в преддверии выборов. В коротких предвыборных политических спуртах рождаются только политические торговые марки, не более. В современной российской ситуации речь идет о достаточно длительно реализуемой задаче. Замысел такого перспективного контрэлитаристского строительства можно усмотреть, например, в инициативе В.В.Путина по созданию Общероссийского народного фронта.
Тем не менее, масштаб вызовов, стоящих перед Россией и ее национальным лидером заставляет пристальнее посмотреть на исторические примеры успешных цезарианских модернизаций, их специфику и характерные черты.

ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРИМЕРЫ ЦЕЗАРИАНСКОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ СТРАНЫ

Опыт опричнины: цезарианская властная трансформация Ивана Грозного

Одним из хрестоматийных примеров осуществления цезарианской трансформации в российской истории является опричная политика XVI в. Ни один из российских монархов не подвергался столь значительной мифологизации, как создатель опричнины Иван IV Грозный. Для обличителей пороков самовластия излюбленной темой стало описание жестокостей опричного террора. Адепты же державности апеллировали к политике Ивана Грозного для обоснования теории «православного меча».

Ввиду малолетства московского государя, вступившего на престол в трехлетнем возрасте, в 1530–1540-е гг. усилились позиции боярства. Борьбу за фактическое обладание властью повели две боярские группировки — гедиминовичей Бельских и рюриковичей Шуйских. Не считавшиеся с юным Иваном временщики вызывали у того резкое раздражение, приведя, по его собственному признанию в дальнейшем, к жажде отмщения.

Первоначально в борьбе с боярской элитой использовался сценарий создания нового высшего управленческого органа, кооптируемого из худородных родов, в обход действовавшей традиции местничества. По наущению священника кремлевского Благовещенского собора Сильвестра (впоследствии — редактора «Домостроя») при Иване IV был сформирован неформальный совещательный институт, проводивший разработку реформаторской политики. Не вполне корректное наименование его на польско-литовский манер «Избранная Рада» обязано своим происхождением Андрею Курбскому.

В феврале 1549 г. был созван первый в истории России Земский собор, сравниваемый зачастую с европейскими национальными представительными учреждениями. Лейтмотивом соборных решений стало всенародное одобрение затеянной управленческой трансформации. Латентный мотив заключался в подрыве позиций боярской элиты за счет расширения демократической платформы.

Но действенность «Избранной рады» как инструмента цезарианской политики постепенно выхолащивалась. Сформированный на ее основе круг новой элиты занял фактически ту самую нишу, которая принадлежала прежде Бельским и Шуйским. Выстраивалась перспектива превращения государя в марионетку кооптированной им же элитной группировки.

Охлаждение в отношениях Ивана IV и Избранной Рады обусловливалось обстоятельствами постигшего царя в 1553 г. тяжелого, грозившего смертельным исходом заболевания. Государь настаивал на присяге своего сына, малолетнего Дмитрия. Во время посвященного избавлению от смертельной болезни паломничества в Кирилло-Белозерский монастырь царевич Дмитрий неожиданно умирает. Версия об отравлении была в этой ситуации более чем правдоподобна. Отсутствовали лишь прямые доказательства.

Особенно большое впечатление на царя оказала измена бежавшего в Литву князя Андрея Курбского. Знание им системы русских оборонительных укреплений было использовано польскими войсками в боевых действиях против Московского царства. И это был не единичный случай измены. В арсенале Ивана IV оставалось единственно возможное в этой ситуации средство — обратиться к народу.

Московский люд был эпатирован неожиданным отъездом в конце 1564 г. царя из столицы и его последующим отречением от царского престола. Характерно, что государь увез с собой казну и основные религиозные реликвии. Новой резиденцией Ивана IV стала подмосковная Александрова слобода. В отправленном оттуда митрополиту Афанасию послании царь апеллировал к народу и объяснял мотивы своего отречения боярскими заговорами.

Челобитье Ивану IV на возвращение было принято им на условии установления опричнины. Само понятие являлось производным от старорусского слова «опричь» — «кроме». Вся земля подразделялась теперь на земскую и опричную. Последняя, передаваемая в личное распоряжение царя, выводилась за рамки государственного земельного фонда. Создавались параллельные в отношении к земским структуры власти — войско, чиновный аппарат, дума, казна и т.п. Фактической опричной столицей становилась Александрова слобода, покидаемая царем для визитов в земскую Москву сравнительно нечасто.

Для управления опричными землями избирались первоначально тысяча, а затем шесть тысяч служилых людей.

Жизнь в Александровой слободе строилась на основаниях разработанного лично Иваном IV Устава «Грозного ангела» (под ним подразумевался архангел Михаил) и внешне уподоблялась монастырскому общежительству. Царь выступал игуменом этого своеобразного монастыря. Контрэлита создавалась по принципам формирования монашеского братства. Без этого дистанцирования от разлагающейся в пороках существующей властной системы затея создания альтернативных властно-управленческих кадров вряд ли бы удалась.

Апогеем опричного террора традиционно считается новгородский поход Ивана Грозного 1569–1570 гг. Поводом к его организации послужило донесение о вступлении новгородцев в переговоры с польско-литовским королем о переходе Новгорода в состав Речи Посполитой. Свидетельствовавшая о таких переговорах грамота действительно была обнаружена в новгородском Софийском соборе за образом Богородицы. Другой причиной похода считается также борьба за искоренение возрождающейся новгородско-московской ереси «жидовствующих». Численность жертв новгородского похода варьирует в различных летописных источниках от 20 до 60 тыс. человек. По оценке современных исследователей, таких как Р.Г.Скрынников, в Новгороде в этот период погибло не более трех тысяч человек.

По возвращению Ивана IV в Москву следствие по «новгородской измене» было продолжено. В скором времени новгородский процесс плавно перерос в «московское дело». Характерно, что расправы осуществлялись царем при полном народном одобрении. Из 300 приговоренных к смерти 184 человека были царской милостью отпущены на свободу.

Не следует думать, что царский террор исчерпывал содержание внутренней политики периода опричнины. Именно во второй половине 1560-х гг. и в 1570-е гг., а вовсе не при «Избранной Раде», как это иногда преподносится, происходит учреждение и становление исполнительных органов власти — приказов. Возникавшие прежде для осуществления разовых поручений государя они превращаются при Иване IV в постоянно функционирующие государственные структуры.

Выполнив свою миссию разгрома прежних элитных группировок опричнина в 1572 г. была упразднена. Семь лет потребовалось таким образом Ивану Грозному для осуществления властной кадровой трансформации.

Целенаправленное историографическое дезавуирование образа Ивана Грозного не случайно. Именно с ним ассоциируется апогей могущества державы Рюриковичей на международной арене. Территория России за его царствование возросла с 2,8 до 5,4 млн кв. км, рост населения составил почти 50%. Инфернализация Грозного означала, соответственно, и дезавуирование достигнутых Московским государством в его правление успехов. Отсюда следовало основное назидание — о противопоказанности для России самих попыток цивилизационного торжества над Западом. Впоследствии похожие мотивы будут в значительной мере определять содержание критики И.В.Сталина.

Конструировался идеомиф о правлении Ивана Грозного как времени тотального патологического террора. В действительности, по расчетам Р.Г.Скрынникова, опирающегося на статистику церковных отпеваний, количество жертв грозненских репрессий измерялось 4-5 тыс. человек. И это — за 50-летнее царствование. С целью поминовения всех казненных в период правления Ивана IV по приказу царя был составлен специальный «Синодик опальных». В нем оказались упомянуты 3300 человек.

Для сравнения, масштабы репрессий в Европе того времени были несоизмеримо выше. Достаточно сказать, что только за одну Варфоломеевскую ночь 1572 г. во Франции было истреблено более 30 тыс. гугенотов. Жестокость Ивана IV соотносилась с нравами монарших дворов тогдашней Европы. Тысячи людей были казнены его современниками — испанскими королями Карлом V и Филиппом II, английским Генрихом VIII, французским Карлом IX, шведским Эриком XIV.

Вопрос о масштабах репрессий имеет в данном случае принципиальное значение, поскольку позволяет оценить масштабы крови, соотносящиеся с каждой из моделей властных трансформаций.

Апокрифичными признаются современными историками сведения, почерпнутые главным образом из западных источников, о патологических поступках московского царя, таких как, например, собственноручное убийство им сына Ивана. Вскрытие могилы царевича в 1963 г. позволило установить содержание в его останках ртути, почти в 33 раза превышающее допустимую норму; это прямо указывает, что смерть царевича наступила не от удара жезла, а в результате отравления. Следовательно, заговоры по физическому изведению царской семьи не были плодом воображения государя.

Вплоть до самой революции к могиле Ивана IV в Архангельском соборе Кремля для служения панихиды приходил простой люд. Грозный, карающий боярскую измену, как царь соотносился с народным идеалом монаршей власти, тогда как для элиты он являлся жупелом ужасов автократии.

Удивительно интересно проследить, насколько устойчивы и как повторяются в истории глубинные свойства страны и народа. Как схожи обстоятельства сталинского периода, включая судьбу этих двух лидеров в посмертном мифотворчестве.

Сталинская цезарианская трансформация: опыт 1937 года

Сталинская партийная чистка 1937 г. — это классический образец масштабной цезарианской трансформации. На первый взгляд, этот опыт неудачен. Сталинские репрессии рассматриваются как одна из наиболее мрачных страниц российской истории. Но прежде чем присоединиться к этому выводу, нужно уточнить характер решаемых И.В.Сталиным в 1937 г. задач.

В массовом сознании сложился стереотип о 1937 г. как апогее сталинского террора. Дата приобрела нарицательный смысл. К ней зачастую апеллируют в назидательных целях, предостерегая власти от авторитарных устремлений: «Опять вернемся к тридцать седьмому году». А между тем, репрессивная волна 1937 г. уступала по своим масштабам иным периодам активной карательной политики, годам коллективизации или депортации народов. Она имела вполне определенную адресную направленность, будучи акцентированной на высшей партийной прослойке, и в сравнительно меньшей степени касалась народных масс.

Американский политолог и историк, бывший атташе посольства США в Москве Р.Такер определяет террор 1936–1938 гг. как «величайшее преступление XX века». Но почему была избрана превосходная степень оценок? Число жертв коллективизации было в 10, а Гражданской войны — примерно в 30 раз больше. Очевидно, американского исследователя смущали не столько масштабы кровопролития, сколько соотносящаяся с репрессиями идеологическая трансформация режима. Сталин, признается Р.Такер в своем неприятии сталинского поворота, «предусматривал возникновение великого и могучего советского русского государства». Так что же, на поверку историографические штампы оборачиваются тривиальной русофобией и страхом Запада перед реанимацией «русской угрозы»?

О мифотворческой парадигме 1937 г. рассуждал в преамбуле «Архипелаг ГУЛАГ» А.И.Солженицын: «Когда... бранят произвол культа, то упираются все снова и снова в настрявшие 37-й — 38-й годы. И так это начинает запоминаться, как будто ни до не сажали, ни после, а только вот в 37-ом — 38-ом. Между тем, «поток» 37-го — 38-го ни единственным не был, ни даже главным. До него был поток 29-го — З0-го годов, с добрую Обь, протолкнувший в тундру и тайгу миллиончиков пятнадцать мужиков (а как бы и не поболе). Но мужики — народ бессловесный, бесписьменный, ни жалоб не написали, ни мемуаров. И после был поток 44-го — 46-го годов, с добрый Енисей: гнали... целые нации и еще миллионы и миллионы — побывавших в плену... Но и в этом потоке народ был больше простой и мемуаров не написал. А поток 37-го года прихватил и понес на Архипелаг также и людей с положением, людей с партийным прошлым, людей с образованием... и сколькие с пером! — и все теперь вместе пишут, говорят, вспоминают: тридцать седьмой! Волга народного горя!»

Обличение сталинских репрессий в значительной мере мотивировалось впоследствии проявлением ностальгии по утраченному привилегированному статусу потомков репрессированных партаппаратчиков. В результате, отпрыски ряда видных большевиков подались в диссиденты. Наименование «дети Арбата» стало нарицательным для обозначения отстраненной в 1930-е гг. от партийной кормушки отцов-номенклатурщиков «золотой молодежи». «Свои убивали своих» — так сформулировала парадокс «большого террора» бывшая диссидентка, а впоследствии эмигрантка Р.Д.Орлова. Одним из первых концептуализировал сталинские партийные чистки в качестве исторического возмездия известный разоблачитель провокаторства в революционной среде эмигрант В.Л.Бурцев.

Идентифицируя большевиков как изменников делу революции, он в 1938 г. писал: «Историческая Немезида карала их за то, что они делали в 1917–1918 гг. и позднее... Невероятно, чтобы они были иностранными шпионами из-за денег. Но они, несомненно, всегда были двурушниками и предателями — и до революции, и в 1917 г., и позднее, когда боролись за власть со Сталиным... Не были ли такими же агентами... Ленин, Парвус, Раковский, Ганецкий и другие тогдашние ответственные большевики?».

Сталин же, по оценке Бурцева, по отношению к представителям «старой ленинской гвардии» «не проявил никакого особенного зверства, какого бы все большевики, в том числе и сами ныне казненные, не делали раньше... Сталин решился расправиться с бывшими своими товарищами», поскольку «чувствует, что в борьбе с Ягодами он найдет оправдание и сочувствие у исстрадавшихся народных масс. В России... с искренней безграничной радостью встречали известия о казнях большевиков...».

Еще на рубеже 1950–1960-х гг. в среде консервативно ориентированной части интеллигенции 1937 г. оценивался как «великий праздник» «праздник исторического возмездия».

Сказывался синдром победителей. Придя к власти бывшие соратники переключились на борьбу друг с другом. Много писалось о кроносовском архетипе революций. Самоистребление революционеров по сценарию Французской революции представало как явление закономерное и универсальное.

По горячим следам межпартийной борьбы в среде левой оппозиции был сформулирован концепт сталинского термидора. Он составил основу выдвинутой Л.Д.Троцким теории «преданной революции». В качестве доказательств сталинской контрреволюции Лев Давидович ссылался на следующие метаморфозы 1930-х гг.: отмена ограничений, связанных с социальным происхождением; установление неравенства в оплате труда; реабилитация семьи; приостановка антицерковной пропаганды; восстановление офицерского корпуса и казачества и т.п.

Характерную реакцию левого крыла партии на происходящие перемены представляют гневные слова литературно-партийного функционера А.А.Берзинь, высказанные ею в 1938 г.: «В свое время в Гражданскую войну я была на фронте и воевала не хуже других. Но теперь мне воевать не за что. За существующий режим я воевать не буду... В правительство подбираются люди с русскими фамилиями. Типичный лозунг теперь — «мы русский народ». Все это пахнет черносотенством и Пуришкевичем».

Напротив, бывшие царские офицеры не скрывали своих симпатий к происходящим политическим процессам. «Я счастлив, — заявлял один из них. — Тюрьмы полны евреями и большевиками». «Неужели вы не понимаете, — завершал свою мысль офицер, — что речь идет о создании в России новой династии».

Действительно, почти половину жертв сталинской партийной чистки составляли «герои коллективизации», победители в войне с крестьянством. Акцентировка на данном факте позволяет трактовать 1937 г. как «контрудар крестьянской страны». К 1939 г. из причастных к коллективизационным процессам кандидатов в члены ЦК партии уцелел лишь один человек (Юркин).

Концептуально как контрколлективизация сталинские репрессии рассматриваются и Р.Такером. Согласно его оценке, директивы вождя с 1935 г. приобретают «прокрестьянскую окраску». Проект «октябрьской революции на селе» провалился. Осознав его неудачу Сталин занял позицию, противоположную той, на которой сам находился в 1929 г. Вопреки прежней классовой нетерпимости он заявлял, что «не все бывшие кулаки, белогвардейцы или попы враждебны Советской власти». В то же самое время, когда прозвучали призывы к толерантному отношению к прежним записным врагам социализма, шло активное истребление бывшей партэлиты.

«Большой террор» был объективно предопределен логикой государственного строительства. Революционные кадры оказывались лишними в постреволюционную эпоху. По мере укрепления государственности все более обнаруживался их антагонизм по отношению к формируемой государственной системе. Победив в 1917 г., они по-прежнему отождествляли себя с революционной властью и отказывались признавать новые реалии. Сам переход от революционной эпохи к государственной предопределил, таким образом, их истребление.

Перспектива Мировой революции оказалась в глазах прагматически мыслящей части большевиков призрачной. Идея строительства социализма в одной стране противоречила марксистскому пониманию природы всемирного коммунистического строительства. Удержаться у власти представлялось возможным, лишь вернувшись к дореволюционным имперским формам существования России.

К середине 1930-х гг. стало очевидным, что Коминтерн потерпел идеологический крах. Фактическое упразднение данной структуры являлось лишь делом времени.

Большая партийная чистка представляла собой одну из возможных форм организации кадровой ротации. Одним из ее мотивов явилась тенденция бюрократического перерождения советского режима.

И партработников высшего звена формировалось некое привилегированное сословие, новый эксплуататорский класс.

Буржуазное разложение бывших героев революции и Гражданской войны достигло к середине 1930-х гг. столь значительных масштабов, что начало представлять угрозу для всех коммунистических завоеваний. Писатель В.Красильщиков вкладывает в уста Сталина, дискутирующего с Г.К.Орджоникидзе, следующее рассуждение:

«Наши сановники губят наши благие начинания на корню путем чисто чиновничьего убийства живого дела... Объявляю им войну не на жизнь, а на смерть, до полного истребления — или я, или они. Можем ли мы либеральничать, когда в стране беспорядок, неорганизованность, недисциплинированность?.

Бюрократизм, хаос, ляпанье... Коррупция — уголовно наказуемое злоупотребление служебным положением. Семейственность и протекционизм, которые народ не прощает, которыми тычет нам в нос: «Блат выше Совнаркома!». Можем ли мы допускать все это вообще и, тем более, зная, что до войны остаются считанные годы? Есть ли у нас время разбираться, какой удар необходим, а какой лишний? Можем ли мы позволить себе роскошь разбирательства, какой горшок поделом, а какой зря кокнули?».

В соответствии с российской исторической традицией, определяющее значение для внутренней политики, а соответственно, и кадровых ротаций, имел также военный фактор. Угроза мировой войны обусловила стремление Сталина обезопасить тыл. Репрессии обрушились на те элементы общества, от которых, по его представлению, исходила потенциальная опасность для режима в случае развертывания на территории СССР военных действий. Террор парадоксальным образом оказывался одной из составляющих сталинского курса по укреплению обороноспособности государства. Характерно, что именно к такому объяснению 1937 г. склонялся посвященный во многие закулисные стороны политики того времени В.М.Молотов. «1937 год, говорил он в беседе с Ф.Чуевым, был необходим. Если учесть, что мы после революции рубили направо — налево, одержали победу, но остатки врагов разных направлений существовали, и перед лицом грозящей опасности фашистской агрессии они могли объединиться. Мы обязаны 37-му году тем, что у нас во время войны не было пятой колонны».

Катализатором развертывания Сталиным репрессий послужил опыт войны в Испании, где не последнюю роль в поражении республиканцев сыграл фактор «пятой колонны». Экстраполяция испанского опыта на СССР диктовала, как ему казалось, необходимость превентивной расправы с потенциальными предателями. Поскольку сами советские лидеры сумели захватить власть в военное время, они более всего опасались войны на два фронта с внешним противником и внутренней контрреволюцией. «Как показывают многие факты, пишет современный исследователь сталинизма О.В.Хлевнюк, кадровые чистки и «большой террор» 1936–1938 гг. имели в основном единую логику. Это была попытка Сталина ликвидировать потенциальную «пятую колонну», укрепить государственный аппарат и личную власть, насильственно «консолидировать» общество в связи с нарастанием реальной военной опасности (эскалация войны в Испании, активизация Японии, возрастание военной мощи Германии и ее союзников). Все массовые операции планировались как настоящие военные действия против врага, хотя еще не выступившего открыто, но готового сделать это в любой момент».

Сталинские партийные чистки вызывались не в последнюю очередь и национальным фактором. Сложившаяся в постоктябрьский период управленческая система была наиболее преферентна к кооптации в высшие эшелоны власти выходцев из еврейской среды. Сам Сталин являлся если не идейным, то, во всяком случае, бытовым юдофобом. В кулуарных беседах он характеризовал партаппарат как «синагогу», а партийную чистку уподоблял «еврейскому погрому». Для его ближайшего единомышленника А.А.Жданова настольной книгой служили «Протоколы сионских мудрецов». На эзоповом языке идеологических дискуссий под троцкизмом подразумевалось еврейское крыло партии. Популярностью в околополитических кругах пользовалась шутка следующего содержания. Вопрос: Чем Сталин отличается от Моисея? Ответ: Моисей вывел евреев из пустыни, Сталин — из Политбюро.

Обвинение в антисемитизме не преминул использовать в критике сталинской политики Л.Д.Троцкий. «В истории, — писал он, — трудно найти пример реакции, которая не была бы окрашена антисемитизмом. Этот особенный закон целиком и полностью подтверждается в современном Советском Союзе... Как могло быть иначе? Бюрократический централизм немыслим без шовинизма, а антисемитизм всегда был для шовинизма путем наименьшего сопротивления». Даже Н.С.Хрущев неоднократно намекал в своих мемуарах на антисемитскую подоплеку сталинской партийной чистки. Антисемитизм ставился им в вину Сталину как коммунисту. «Берия, утверждал Хрущев, завершил начатую еще Ежовым чистку (в смысле изничтожения) чекистских кадров еврейской национальности».

Сталинские репрессии ознаменовали трансформацию советской системы в старорежимную. Для этого требовалось первоначально устранить космополитическую прослойку в высших эшелонах советской власти. «Большой террор» являлся в данной постановке вопроса походом национальных сил против интернационалистского засилья. Сталинский цивилизационно ориентированный концепт построения социализма в одной стране противопоставлялся идеологеме «Мировой революции».

А.М.Иванов писал о двух контрударах, нанесенных Россией по примазавшимся к революции антирусским силам. Первый датировался им 1926–1927 гг., второй — 1936–1938 гг. «События на внутреннем фронте, — рассуждал он, — как бы предваряли сценарий грядущей войны: враг под Москвой — отброшен, враг под Сталинградом — снова отброшен».

Кто же оказал наибольшее персональное влияние на идейную эволюцию Сталина в направлении национал-большевизма? Р.А.Медведев отводил эту роль А.Н.Толстому. Вернувшись на Родину писатель якобы пытался раздуть царистские настроения у генсека. Автор «Петра Первого» внушал Сталину мысль о его статусном преемстве русским монархам. Другим источником влияния стали труды идеолога национал-большевизма Н.В.Устрялова.

Война явилась рубежом идеологической трансформации советской системы. Речь И.В.Сталина на параде 7 ноября 1941 г. ознаменовала выдвижение взамен революционно-интернационалистских государственно-патриотических идеологем. Отнюдь не всеми в партии лейтмотив сталинского выступления был воспринят позитивно. В опубликованном Р.А.Медведевым «Политическом дневнике» приводится письмо некого ортодоксально мыслящего большевика, выражавшего недоумение, почему генеральный секретарь в годовщину Октябрьской революции говорил не о Марксе и Либкнехте, а об Александре Невском и Суворове.

Революция 1917 г. имела не только социальную, но и этническую составляющую, ознаменовав победу национальных окраин над метрополией. Политическим выражением интернационал-коммунистической парадигмы стало преобладание во власти нерусских элементов. Однако с середины 1930-х гг. возобладала противоположная тенденция. Под прикрытием чисток был осуществлен приход к власти новой кадровой прослойки, главным образом крестьянского происхождения, нивелировавшей в ней инородческие элементы. Трансформация 1930-х гг. представляла собой национальную реакцию преимущественно славянской страны на космополитические эксперименты предшествующих десятилетий. Историческая роль Сталина состояла в поднятии этой прослойки до уровня государственной власти.

Иранский прецедент цезарианской трансформации

Истории известны многочисленные примеры столкновения в борьбе за власть внутри высшего эшелона исполнительной властной вертикали. Достаточно распространенным случаем являлся, в частности, конфликт элит, группирующихся по линии размежевания президент (или монарх) — премьер-министр. Такая ситуация сложилась в начале 1950-х гг. в Иране. Иранским шахом на тот момент являлся Мохаммед Реза Пехлеви, политически ориентированный на США и Великобританию. Его государственный курс идеологически заключался в радикальной вестернизации Ирана. Вокруг шаха группировалась главным образом компрадорская элита, связанная с английскими и американскими нефтяными концессиями. Прямо противоположные политические ориентиры определяли курс премьер-министра Ирана Мохаммеда Мосаддыка. Глава правительства был принципиальным сторонником национализации нефтяных месторождений страны.

Соответственно, премьер стал центром притяжения национально ориентированной элиты. В марте 1951 г. был принят закон о национализации иранской нефтедобычи. Это автоматически привело к эскалации напряженности во взаимоотношениях с США и Великобританией. Между тем, народ начал сносить памятники шаха. Опираясь на народную поддержку, М.Мосаддык наносит временное поражение компрадорской группировке. Р.Пехлеви бежал из Ирана — первоначально в Багдад, а затем в Рим. Из Ирана были принудительно высланы английские советники и специалисты, формировавшие в стране сеть оппозиции. Произошел разрыв дипломатических отношений с Великобританией.

Задачей свержения М.Мосаддыка занялось непосредственно Центральное разведывательное управление США. Директор ЦРУ выделил на ее решение значительные финансовые ресурсы. М.Мосаддык мог найти противовес американским проискам в лице СССР. Однако шел 1953 г., и советское руководство было охвачено борьбой за «сталинское наследие». В результате военного переворота, совершенного генералом Фазлалла Захеди, премьер-министр был свергнут, а нефтяные концессии США и Великобритании восстановлены. Допущенные М.Мосаддыком ошибки были учтены впоследствии во время Исламской революции. В современном Иране день принятия закона о национализации нефтяной промышленности объявлен праздничным. Иранский опыт показывает в данном случае, что сценарий выдвижения премьера как инициатора цезарианской трансформации исторически прецедентен.

Опыт маоистской властной трансформации

Идея о необходимости периодического осуществления властных трансформаций в целях обеспечения жизнеспособности государственной системы получила теоретическое обоснование в работах Мао Цзэдуна. Он в своих рассуждениях исходил из тезиса о том, что длительное нахождение на руководящих постах объективно приводит политическую элиту к перерождению. Даже являясь первоначально революционной, она, подвергаясь искушению власти и связанными с ней преференциями, имеет тенденцию к моральному разложению. Если у нас длительное пребывание человека на руководящем посту расценивается прежде всего как свидетельство его управленческого опыта, то в маоистском Китае это воспринималось как предпосылка коррумпированности. О том же вызове неизбежного чиновничьего перерождения писал, критикуя теорию диктатуры пролетариата, и М.А.Бакунин. Из данного рассуждения у теоретика анархизма следовал вывод о порочности самого института государства. В отличие от бакунинского пессимизма Мао полагал, что возможна оптимизация государственной власти, осуществляемая посредством управляемых элитных ротаций.

Императив цезарианской властной трансформации в КНР отражен в ее девизе «Огонь по штабам». В борьбе с переродившейся политической элитой руководства КПК Мао Цзэдун апеллировал к народу. Ударными силами по искоренению новой бюрократии стали отряды студентов-хунвэйбинов («красногвардейцев») и рабочих-цзаофани («бунтовщиков»). Реализовывалась модель антиэлитного союза между народом и «Великим кормчим».

По маоистской концепции закон буржуазного перерождения власти обусловливает проведение коммунистических революций со средней периодичностью раз в 15 лет. Пребывающий более четырех лет на чиновничьем посту партийный работник превращается в бюрократа. А потому постоянная ротация высших партийных кадров есть превентивная мера по сохранению коммунистической природы государства. Опытный руководитель, полагали китайские коммунисты, это не столько профессионал, сколько потенциальный коррупционер. Не случайно в советской историографии эпохи застоя анализ феномена сталинизма осуществлялся косвенно через дозволенную критику маоистского Китая.

В маоистской теории получил развитие сталинский тезис об обострении классовой борьбы по мере строительства социализма. На основании его формулировалась угроза экспансии буржуазной идеологии и нравов в среду партийной элиты. Еще в 1950-е гг. Мао говорил об обуржуазившейся номенклатуре. В СССР в постсталинский период концепт об обострении классовой борьбы дезавуировался как один из жупелов сталинизма.

После смерти И.В.Сталина в СССР на уровне партийной элиты встал вопрос: нужно ли сохранять существующий мобилизационный тип элитных ротаций? Усталость партийных кадров от перманентной мобилизационности выразилась через феномен хрущевской десталинизации. В настоящее время эта элитная парадигма разоблачения «культа личности» констатируется даже авторами школьных учебников.

«Репрессии, как и перед войной, не обходили партийно-советскую элиту. Перед выдвинутыми на тот или иной ответственный пост молодыми работниками нередко ставились крайне завышенные, трудные, а то и просто невыполнимые задачи. Самые сильные и энергичные шли на повышение. Те, кто добился хоть каких-то успехов, имели шанс продолжать работу на прежнем месте. Тех же, кто не справлялся, часто ждал суд. В результате подобной «ротации» бюрократия подвергалась жесткому отбору. Но уже к началу 50-х гг. в среде служащих — основной опоре Сталина еще с довоенных времен — была заметна усталость от постоянно висевшей над ними угрозы наказания».

Соответствующие импульсы по реорганизации мобилизационной системы кадрового рекрутинга были перенаправлены из Москвы в Пекин. На VIII съезде КПК 1956 г., отражая политический процесс в СССР, китайская партийная элита под предлогом борьбы за «демократию» и «коллегиальность руководства» развернула критику «культа личности». Из решений съезда были вычеркнуты все традиционные прежде апелляции к идеям великого Мао. Мао Цзэдун временно отступил, но уже тогда пришел к выводу о необходимости антиревизионистской партийной чистки.

Тактический, как выяснилось впоследствии, характер имела кампания «ста цветов». «Пусть цветут сто цветов, пусть соперничают сто школ», — звучал новый плюралистический лозунг Мао. «Цветы» действительно распустились. Все латентные противники Мао обнаружили себя. На следующем шаге все распустившиеся «оппортунистические цветки» были срезаны под корень. В качестве правых органами госбезопасности было идентифицировано около 400 тыс. представителей китайской интеллигенции и управленческих кадров.

Борьба с обуржуазиванием политической элиты велась не только путем кадровых перестановок и физического искоренения скрытой оппозиции, но и через лишение номенклатуры преференцированного положения в обществе. Чиновников, включая высшее управленческое звено, стали на несколько месяцев в год направлять на производство. Там — на заводах и в колхозах — они были обязаны наравне с простыми рабочими и крестьянами выполнять черновую производственную работу. В армии отменялись воинские звания и сохранялись только должности. Должностные же перемещения могли иметь самую различную траекторию. Сегодняшний генерал завтра мог стать простым рядовым.

Скрытая оппозиция Мао в высших эшелонах партийной элиты постепенно приобретала черты заговора. Бывший командующий китайскими добровольческими отрядами в корейской войне маршал Пэн Дэхуай едва ли не открыто угрожал выступлением армии. Мао Цзэдун принял вызов, пригрозив, что готов в случае поддержки Народно-освободительной армией КНР ревизионистов поехать в деревню для создания новой Красной армии. Председатель КНР Лю Шаоци выпустил многомиллионную брошюру, в которой писал, намекая на Мао, о «жонглерах марксистско-ленинской терминологией», возомнивших себя «китайскими Лениными» или «китайскими Марксами». Будущий архитектор китайских реформ, генеральный секретарь ЦК КПК Дэн Сяопин сформулировал в качестве принципа экономической политики принцип идеологической плюралистичности: «Неважно, какого цвета кошка, лишь бы она ловила мышей». Через этот афоризм проводилось прямое оппонирование идеям Мао: неважно, кто произвел товар — частный производитель или коммуна, главное — рост экономики.

Заговор против Председателя КПК приобрел в 1966 г. облик технологизированного плана. Отстранение Мао от власти предполагалось провести через традиционную советскую формулировку — «по состоянию здоровья». Предотвращая этот сценарий Мао Цзедун совершает эпатажный пятнадцатикилометровый заплыв через Янцзы. «Если, — обращался он после проведения данной демонстрации к народу, — кто-то в ближайшее время будет говорить, что я нездоров — не верьте им, я в прекрасной форме».

На XI августовском пленуме ЦК КПК 1966 г. Мао Цзэдун открыто обращается к народным массам и говорит о существовании в партии «буржуазного штаба», ведущего курс на установление «диктатуры буржуазии». Ставилась задача разгромить или, по крайней мере, парализовать на первом этапе существующее партийное и государственное руководство в Центре и на местах. Вместо него предполагалось создать новые, кооптированные из народа революционные органы власти. Начались массовые погромы существующих властных институтов, устраивались «суды масс» над представителями «переродившейся» элиты.

Для достижения революционного перелома Мао, опирающийся на безоговорочную поддержку молодежи, инициирует временную приостановку занятий в школах и вузах. «Бунт — дело правое», — поддерживал их «Великий кормчий». В стране взамен разгромленных прежних властных структур институционализируется сеть революционных комитетов. Итогом осуществленной операции «Огонь по штабам» стала фактически тотальная замена прежней властно-управленческой команды. В конфликте национальный вождь — политическая элита победа осталась за вождем. Цезарианская трансформация состоялась.

При анализе феномена маоистского огня по штабам становится объяснимым патологическое неприятие маоизма брежневской номенклатурой. Миллионными тиражами в СССР выходили книги, дезавуирующие опыт социалистического строительства в КНР. За этим отторжением скрывался элементарный страх перед появлением советских хунвейбинов, которые бы пошли на штурм предавшего идеалы революции номенклатурного мира.

БЕЗАЛЬТЕРНАТИВНОСТЬ СЦЕНАРИЯ ЦЕЗАРИАНСКОЙ ТРАНСФОРМАЦИИ ДЛЯ РОССИИ

Каждая из возможных моделей властных трансформаций (революционной, «дворцового» переворота, демократических выборов, цезарианской) имеет свои преимущества и издержки. Незатратных, «дешевых» сценариев проведения властных трансформаций не существует. Нет также сценариев, абсолютно гарантирующих от пролития крови. Истории известны как бескровные революции, так и оборачивающиеся массовыми жертвами демократические выборы.

Предпочтительность той или иной модели трансформации для страны в соответствующий временной период должны определяться, исходя из имеющихся условий. Революционный сценарий при отсутствии национально-ориентированной контрэлиты может лишь ввергнуть Россию в состояние неустойчивости.

Кроме того, при наличии «оранжевого» и «коричневого» подполья вероятна реализация тактики перехвата. При относительной длительности революционного процесса внешние силы, мобилизовав соответствующие финансовые средства, достаточно легко переформатируют его целевую направленность.

Ставка на выборный сценарий элитной трансформации несостоятельна применительно к современной России в силу тех же причин. Выборы на самом деле тотально управляемы. Успех в них определяется размером финансовых средств. Контрэлита элементарно не будет допущена даже до участия в выборных процедурах. Государственный переворот в России, ввиду усугубляющегося раскола внутри правящего класса, теоретически возможен. Но это будет торжество одной из существующих клановых группировок. Нет в текущий период оснований для национально-ориентированного переворота. В высшей властной элите элементарно отсутствует значимая по своим возможностям и нравственно здоровая группировка. Отдельные персоналии государственников вынуждены в большей степени противостоять отторгающей их системе, чем формировать содержательную политику.

Остается традиционный для России цезарианский сценарий. Главное условие для его реализации — наличие признанного национального лидера, обладающего достаточными властными ресурсами, — существует. При этом, в случае очередной властной трансформации, скорее всего в соподчиненном плане, могут быть использованы элементы иных, отличных от цезарианской моделей.

Из арсенала революционного сценария может быть взят концепт народной поддержки в оздоровлении правящей элиты. Для этого потребуется соответствующее манифестное обращение национального лидера к народу типа «головокружения от успехов». И народ наверняка откликнется на призыв, потребовав, в свою очередь, устранения компрадорской бюрократии. Проявит себя традиционный для России синдром боярофобии.

Безусловно, должен быть использован, как подчиненное средство, инструмент «демократических выборов». Выборы в Государственную Думу, выборы Президента России, референдум по новой Конституции — все это должно продемонстрировать однозначную поддержку новой модели страны, национального лидера выдвинутого ее народом, дать легитимные основания активным государственным преобразованиям.

Из арсенала сценария дворцового переворота может быть востребовано использование в целях властной трансформации части нынешней политической элиты. Теоретически возможно сыграть на противоречиях существующих клановых группировок. Проводниками цезарианской политики в высших эшелонах власти должен стать клан представителей органов государственной безопасности — выходцев из структур КГБ-ГРУ, а также патриотически ориентированная часть региональной элиты. В качестве их противника очевидна группировка ориентированного на Запад олигархата и его политической обслуги.

Ни одна из исторически реализованных властных трансформаций не соответствовала в точности эталону «чистой модели». Своеобразие их заключалось в комбинации элементов. Одно совершенно очевидно: для России уже в ближайшей перспективе исторические уроки окажутся с необходимостью востребованными. Поэтому их нужно знать.

По материалам монографии "Властная идейная трансформация. Исторический опыт и типология" (М.: 2011)

http://rusrand.ru/analytics/tsezarianskaja-model-modernizatsii-rossii-istoricheskaja-obuslovlennost