Замглавы Центра научной политической мысли и идеологии, д.ист.н. Багдасарян В.Э.

Цель демографического управления в современной России видится в увеличении численности населения. Однако для обывателя, как и либерального скептика, ценностное значение данной целевой установки сомнительно. Чем больше населения, возражают они, тем ниже индивидуальное потребление совокупного общественного богатства. Так зачем же России добиваться популяционного прироста?

Нами выдвигается и обосновывается тезис о наличие прямой факторной связи между демографическим состоянием народа и жизнеустойчивостью национальной государственности. Происходящие в России и мире процессы, связанные с естественным воспроизводством и миграцией населения, определяются нами понятием «демографическая война». «Демографические войны» составляют один из компонентов сетевых войн нового типа, что позволяет анализировать их в общей тематике борьбы с российской государственностью.

Миф о репродуктивном подъеме

Казалось бы, в последние годы Россия обозначила тенденции преодоления кризиса депопуляции. Однако реляции об успехах в сфере демографии имеют преимущественно популистский характер. Реального перелома в демографических трендах, несмотря на возрастание показателе рождаемости, не произошло. Современный репродуктивный эффект объясним вступлением в фертильную фазу сравнительно многочисленного поколения родившихся во вторую половину восьмидесятых. Учитывая то, что брачный возраст женского населения в России составляет 21-23 года, то не трудно проследить корреляцию современно подъема рождаемости с всплеском репродуктивной активности периода перестройки. (См. рис. 1). Рассматривая корреляционные связи показателей рождаемости с лагом во времени 21 год, обнаруживается две прямо противоположные формы зависимостей.

Девяностые годы находятся по отношению к семидесятым в состоянии антикорреляции. Следовательно, постсоветский кризис депопуляции носил рукотворный характер, не будучи связан с естественными процессами динамики воспроизводства населения. Напротив, двухтысячные годы коррелируют с восьмидесятыми по показателю рождаемости в зависимости 0,93. Это означает, что никакого управленческого эффекта в увеличении статистики родившихся за последние годы нет. С абсолютной точностью воспроизводится кривая репродуктивной активности с 21-годовым временным откликом. Но демографически успешные перестроечные были скоротечны. За ними последовал репродуктивный провал девяностых. Следовательно, при неизменности демографической политики, а соответственно, при сохранении существующей корреляционной зависимости в скором времени должен начаться очередной спад в показателях рождаемости.

Рис. 1. Соотношение численности родившихся с фазами репродуктивности

Кому же поручено решение задачи стимулирования рождаемости? Показательно, что реализующие демографическую политику российские чиновники сами высокой детностью не отличаются. Количество детей в семьях членов правительства и администрации президента ниже уровня простого воспроизводства. Таким образом, ценностно чиновничий класс на поставленную задачу не ориентирован.

А что же высшее государственное руководство? При фиксации количества детей у национальных лидеров России за последние полторастолетия прослеживается устойчивая тенденция снижения уровня детности. (См. рис. 2).

Рис. 2. Количество детей у государственных лидеров России

Демография как фактор геополитической борьбы

Г. Гиммлер в апреле 1942 г. сформулировал цели Германии в отношении оккупированных восточных территорий следующим образом: «Мы должны сознательно проводить политику на сокращение населения».[1] Депопуляция, таким образом, рассматривалась как средство окончательной геополитической победы над славянским миром. Программа нацистской «демографической политики» на территории Советского Союза включала такие компоненты, как пропаганда абортов и противозачаточных средств, разрушение системы здравоохранения и особенно родовспоможительных учреждений, ликвидацию санитарного просвещения, уничтожение противоэпидемических служб и т.д.[2]  С распадом СССР многие из этих положений доктрины славянской депопуляции стали в российской действительности реальностью.

Проблема управляемости демографическим процессом особо актуализуется при рассмотрении российского кризиса депопуляции в ракурсе цивилизационного и геополитического противостояния в мире. Численность населения издревле выступала весомым фактором, определяющим положение государств на международной арене.

В свете выявления мировых миграционных трендов, концепт С. Хантингтона о «цивилизационных войнах» нуждается в некоторой корректировке. Цивилизации утратили в последнее время аспект географической локализации. Представители различных цивилизационных систем проживают ныне на одной территории, будучи в правовом отношении в равной степени защищены государством. Конструируется особая среда конфликта цивилизации, где демография выступает едва ли не основным полем соперничества. Ввиду интенсификации миграционной динамики, происходит ползучая исламизация Европы. Репродуктивный потенциал иммигрантов – мусульман не идет ни в какое сравнение с уровнем рождаемости европейских резидентов. Ислам, констатируют некоторые современные авторы, взял исторический реванш у христианского мира за поражение у Пуатье. Все вышесказанное относится в равной мере и к России, для которой миграционная волна магрибского ислама замещена ее среднеазиатским экстремистским аналогом.[3]

Еще в XIX в. в арсенал геополитических разработок был привнесен концепт «борьбы за жизненное пространство». В качестве объясняющей характер демографических процессов модели формулировалась закономерность о неизбежности занятия популяционно разреженного пространства представителями пограничных геополитических субъектов, превосходящих его по плотности населения. В этой связи депопуляция России объективно, вне зависимости от характера взаимоотношений с соседями, содержит угрозу ее национальной безопасности. Дисбаланс в численности населения по разные стороны российско-китайской границы является одним из наиболее серьезных геополитических вызовов, крайне актуализируя задачу разработки нового миграционного законодательства.

На настоящее время Россия, будучи по-прежнему крупнейшим государством, занимает только шестое место по численности населения. Еще пятьдесят лет назад РСФСР находилась на четвертой позиции, уступая по этому показателю лишь Китаю, Индии и США. При совокупном же учете всего населения СССР советская популяция опережала американскую. Однако к концу тысячелетия Россию обошли Индонезия (4-е место) и Бразилия (5-е место). Согласно долгосрочному прогнозу ООН к 2050 г. Российская Федерация по показателю численности населения будет находиться на 18-й позиции в мире, а в 2100 г. – на 22-й. [4] (См. рис. 3,4).

Рис 3. Демографический прогноз ООН на 2050 г.

Рис 4. Демографический прогноз ООН на 2050 г.

Станет ли страдающее от перенаселения мировое сообщество спокойно взирать на малозаселенную, богатую природными ресурсами Россию? Следует прогнозировать выдвижение со временем требований о «справедливом» перераспределении принадлежащей всему человечеству территории земного шара в соответствии с численностью населения. Уже сейчас плотность населения в азиатской части Российской Федерации, составляющей 75% территории РФ, не превышает 2,5 человек на квадратный километр. Между тем, на 1 кв. км в США проживает 29 человек, а в Европе и вовсе – 119 человек. (См. рис. 5).

Рис 5. Карта Россия и близлежащие территории (демографический прогноз) (черным обозначены страны, которые в 2100 г. будут превосходить Россию по численности населения).

Обращает на себя внимание первая позиция, отводимая в прогнозах ООН Индии. За ширмой китайской миграционной угрозы индийский демографический тренд зачастую выпадает из внимания футурологов. Между тем, он способен принципиально изменить геополитческую конфигурацию мира. Другой характерной чертой ооновского сценария является сохранение США, несмотря на все разговоры о депопуляции Запада, третьей позиции среди мировых демографических лидеров, при существенном возрастании абсолютной численности американского населения. (См. рис. 6).

Для России, таким образом, вопрос об управляемости демографическим процессом тождественен вопросу об ее сохранении как государства.

Рис 6. Сценарная динамика численности населения в России и США в XXI в. (по прогнозам ООН)

Мальтузианский проект

Одним из первых задач сдерживания процесса рождаемости в мире сформулировал английский политэконом Томас Мальтус. Вышедший в 1798г. его основной труд «Опыт о законе народонаселения» хронологически предшествовал началу реального сокращения естественного воспроизводства. В этой связи можно предложить, что мальтузианские рецепты оказали на него непосредственное влияние. В международном преломлении поднятых проблем мальтузианство означало демографическое сдерживание бедных наций (речь, по существу, шла о населении колоний) и установлении статуса для богатых европейских государств.[5] Мальтусовская книга была тесно связана  единой идейной канвой со знаменитым трудом другого адепта британского колониального экспансионизма А. Смита «О богатстве народов».[6]

Т. Мальтус делал акцент на силовых способах сдерживания численности населения. Понятно, что для апеллирующего к гуманистической философии двадцатого столетия это было вполне приемлемо. В рамках неомальтузианства была предложена новая завуалированная рецептура сокращения населения. Основная ставка была сделана на сознательный, формулирующийся под воздействием соответствующий пропаганды, отказ от высокой детности. На этой идейной платформе еще в 1920-е гг. возникают программы «планирования семьи».

Первая организация данного направления была учреждена еще в 1921г. известной американской феминистской Маргарет Зингер. Характерно, что первоначально созданное ей объединение носило название «Лига контроля над рождаемостью». Только в 1942г., в виду очевидных параллелей с евгенической политикой Третьего Рейха, название было изменено на Ассоциацию Планирования Семьи (с 1948 г. - Международная Федерация Планирования Семьи). На изначальные установки деятельности зангнровского общества указывает тот факт, что его создательница оказывается подвержена на месячный срок тюремному заключению за организацию подпольного абортария и нелегальное распространение опасных для здоровья контрацептивов. [7]

Однако в скором времени у Лиги нашлись влиятельные покровители. С 1925г. она была взята под финансовую опеку фонда Рокфеллера. М. Зангер разрабатывает специальную программу Лиги с характерным названием «Мирный план». Но если наличествует «мирный план», следовательно, существует и план военного свойства. Различие между ними сводятся лишь к тактике воплощения. В ней собственно и заключается расхождение мальтузианской (силовой) и неомальтузианской (несиловой) рецептур. Ряд статей составленного М. Зангер проекта закона, как раскрывающие истинные целевые установки семейных планировщиков, приводится ниже. (См. табл.1).[8]

Национальные различия программ планирования семьи определялись плохо скрываемыми расистскими воззрениями. Славян, равно как негров и евреев, американская либеральная правозащитника М. Зангер характеризовала как расы вообще недостойные размножения. В 1939г. в ответ на запрос ряды чиновников от здравоохранения южных штатов, ей бы представлен «Негритянский проект», в котором высокая рождаемость среди негров на Юге США рассматривалась как угроза для  белой расы. В реализацию программы по сдерживанию рождаемости включалась даже Церковь, используемая в качестве прикрытия намерений Лиги по сокращению населения. Священники, полагала М. Зангер, должны находиться под особо жестким контролем планировщиков рождаемости.

Со временем программы планирования семьи были поддержаны в США на государственном уровне. Использование их определялось уже не столько установкой сдерживания репродуктивного поведения «цветных», сколько решением задач внешнеполитического содержания. Так, в 1974г. по распоряжению президента Р. Никсона за подписью госсекретаря Генри Киссинджера в основные американские ведомственные структуры – Министерство обороны, ЦРУ, Министерство сельского хозяйства, Агентство международного развития был направлен запрос об изучении «влияния роста мирового населения на безопасность США» и соблюдения их международных интересов. Результатом такого исследования явился составленный на уровне Совета по национальной безопасности. План NSSM- 200 «Меморандум национальной безопасности США». С 1989 г. с документа был снят гриф секретности, приоткрыв частично завесу тайной стратегии американской администрации.[9] Приводимые ниже фрагменты меморандума дают основание использовать для характеристики процессов снижения репродуктивности населения в мире понятия «демографическая война». Но может быть никсоновский меморандум уже снят с вооружения. Для того чтобы убедиться в сохранении стратегического преемства американского руководства достаточно процитировать комментарий 1997г. Билла Клинтона: «Мы подтверждаем, что США будут и впредь занимать руководящую роль в мире по предоставлению добровольной помощи в области планирования семьи».[10]

И вот, после того, как уже о планах демографической войны США стало широко известно, Российская Федерация, приступает к реализации программ планирования семьи по отношению к своему населению. Не прошло и года после распада СССР, как в демократической России была открыта Российская ассоциация «Планирования семьи».

Сторонники точки зрения об объективности тенденции депопуляции в России зачастую упускают из виду, что вплоть до недавнего времени российское государство официально реализовывало стратегию сокращения рождаемости. Еще в декабре 1991 г., при прямом содействии правительства, была учреждена Российская ассоциация планирования семьи. Активно реализовывалась Федеральная целевая программа «Планирование семьи», получившая с 1994 г. статус президентской. Соответствующие региональные программы были приняты более чем в 50 субъектах Федерации. В изданной под редакцией А.Г. Вишневского коллективной монографии «Демографическая модернизация России, 1900 – 2000» данные мероприятия российский властей описываются почти в апологетической тональности: «В 1990-х годах практически впервые была создана основа службы планирования семьи, сотни центров планирования семьи и репродукции, относящихся к системе Минздрава. В рамках программы «Планирование семьи» осуществлялись государственные закупки контрацептивов, многие учреждения имели возможность бесплатного обеспечения ими отдельных социально незащищенных групп населения, в том числе молодежи. Были организованы курсы подготовки специалистов. Велась значительная работа по повышению информированности населения в области планирования семьи. Программой предусматривалось создание и внедрение специальных программ полового образования и воспитания подростков. Существенную финансовую помощь в преодолении «пути от абортов к контрацепции» оказывали международные организации, правительственные и частные зарубежные фонды. В рамках международных проектов осуществлялись поставки современного оборудования, средств контрацепции для центров планирования семьи и женских консультаций, велась подготовка кадров, издавалась соответствующая литература. Однако наряду с явным и давно ожидаемым оживлением деятельности по развитию планирования семьи активизировались и его противники, которые не дали совсем погаснуть факелу, выпавшему из рук идеологического отдела ЦК КПСС».[11] Только в 1997 – 1998 гг. Государственная Дума лишила программу «Планирование семьи» финансирования из федерального бюджета. Внедрение программ сексуального образования в школах было также приостановлено.

В 1993 г. правительство РФ приняло к реализации программу «Дети России». За гуманистическим названием в качестве ее составного компонента скрывалась программа  «планирования семьи». В отличие от других подпрограмм, таких как «Дети Чернобыля» и «Дети – инвалиды»,отличают исследователи проблемы И.Я. Медведева и Т.Л. Шишова, данная подпрограммная разработка финансировалась на редкость исправно. Даже после того как в 1997г. Государственная Дума сняла ее с финансирования, средства планировщиков на удивление синхронно были перенаправлены на подпрограмму «Безопасное материнство», сводящуюся к распространению контрацепции. Наряду с пропагандой контрацептивизации, активно популяризовались такие меры обеспечения «здорового материнства», как, например, «кесарево сечение». Стоит ли говорить, что прошедшие черезданную процедуру женщины физиологически не могут иметь многочисленного потомства.

На настоящее время Международная федерация планирования семьи объединяет более 180 стран мира. Имея в виду повсеместное распространение в третьем мире программ ограничения рождаемости, было бы корректней интерпретировать современный репродуктивный упадок не в качестве объективного процесса, как это делают сторонники теории демографической модернизации, а следствием целенаправленного управленческого воздействия.[12]

Не было бы корректно, вместе с тем, утверждать об универсализации пути борьбы с рождаемостью для развивающихся стран. Внедрение в действие программ планирования семьи вызвало в ряде сообществ резкое противодействие. Они стали в частности одним из мотивов исламской революции 1979 г. в Иране. Категорический разрыв с «буржуазной» политикой сокращения рождаемости декларировали ставшие на социалистические рельсы Лаос и Кампучия.

Одним из проявлений нового демографического курса являлся запрет, наложенный лаосским правительством на использование средств контрацепции.

Несмотря на традиционно высокую репродуктивность, стратегия увеличения численности населения реализуется рядом мусульманских государств – Саудовской Аравией, ОАЭ, Ливией и др. Среди стран Экваториальной Африки задача стимулирования роста рождаемости решалась Габоном. В Латинской Америке, несмотря на принятие большинством государств программ семейного планирования, такие его методы как аборт и стерилизация зачастую находятся под запретом.[13]

Политика ограничения естественного воспроизводства зачастую вызывает широкие народные протесты то в одном, то в другом регионе мира. Данный мотив явился, в частности, одним из главных обстоятельств падения правительства Индиры Ганди в Индии в 1977 г.

Регулирование рождаемости в странах третьего мира, при ее стимулирование в развитых государствах, воспринимается многими современными мыслителями практическим выражением преференций «золотого миллиарда». Российская депопуляция в этой связи представляется в качестве инициированного явления.[14]

Взятая за основу сценарного прогнозирования развития мира теория «золотого миллиарда» ориентирует структуры «нового мирового порядка» на проведение политики сокращения темпов естественного воспроизводства населения. Удивительным образом, всеобщий устойчивый спад рождаемости оказался синхронизирован с началом активизации неомальтузианских разработок. Идеологическим знаменем неомальтузианства явились доклады Римского клуба. Их лейтмотивом стала концепция «нулевого роста», раскрываемого как в применении к экономике, так и народонаселению.

Именно в Соединенных Штатах находятся крупнейшие мировые центры планирования семьи. Целенаправленная деятельность США по сокращению рождаемости в третьем мире признается ныне даже сторонниками теории демографической модернизации (А.Г. Вишневский).[15]

Разрушение идентичностей

Один из путей разрушения государственной общности заключается в сужение идентификационных масштабов. При устойчивой системе государственности, идентичности выстраиваются по «матрешечному принципу». (См. рис. 7). Максимально широкой является цивилизационная идентификация. Внутри ее наличествует идентификационный пласт национального (народного) уровня интеграционного структурирования. Следующий компонент матрешечного сужения – различного рода социальные интеграторы. Наконец, мельчайшей опорной единицей структуры общностей выступает семья. При разрушении семейных интеграционных связей, человек окончательно десоциализируется. Его идентичность становиться гомогенной, низводиться до уровня атомизированного «я».

Рис 7. Интеграционная структура идентичностей

Технология последовательного идентификационного расщепления была реализована в отношении советско-российской исторической общности. Первоначально, посредством разрушения идеологических скреп, нивелируются цивилизационные идентификаторы. Выступающая в таком качестве идентичность «советский народ» дезавуируется как искусственно сконструированное образование. Идентификационный заместитель ему на уровне цивилизационного выражения предложен так и не был.

Актуализируются идентичности национально- регионального свойства. Сама по себе национальная идентификация, безусловно, является важнейшим системообразующим компонентом государственности. Но будучи использована как механизм нивелировки цивилизационного единства, карта национальной идентичности была определенно использована в дезинтеграционных целях.

С распадом СССР процесс «матрешечного сужения» продолжился. Согласно международному социологическому опросу, охватившему широкий спектр стран современного мира, региональные идентификаторы у россиян преобладают над общегосударственными. Для сравнения, в США, несмотря на длительную традицию штатовского федерализма, общеамериканская  идентичность занимает в идентификационном ряду доминирующее положение. (См. рис.8). [16] На уровне самосознания большинства населения распад России, таким образом, уже фактически подготовлен.

Рис 8. Структура идентичностей в РФ и США

Этническая идентификация, впрочем, ни есть константный предел идентификационного расщепления. Применительно к центральной России был включен механизм перехода к идентификаторам социально-  профессиональных стратификаций. Усугубляющееся социальное расслоение действует как дезинтеграционный фактор по отношению к национальному единству. В регионах национально-  территориальной модели управления национализм оказался подменен трайбализмом. Клановая система организации там фактически уже вытесняет собой более широкие идентификаторы. Действие проекта демонтажа национальной государственности - налицо.

Глобализация выступает в глокализационную фазу своего преломления. Сущность ее заключается в сочетании планетарного универсализма с распадом по минимизированным региональным локалитетам. Понятно, что для национального государства в такой проектной модели не остается места. Трайбализация, между тем, является симптомом достижения процесса идентификационного расщепления последнего из уровней групповой идентификации - семейного.

Семья для современных российских граждан является по существу последней ценностной точкой опоры. Это подтверждают данные опросов общественного мнения. Семья в системе аксиологической иерархии номинируется в качестве главной ценности для россиян. Показательно, что в десятке наиболее значимых ценностных параметров отсутствуют такие, которые были бы связаны с общероссийской групповой идентификацией - «Родина», «патриотизм», «национальная культура», «религия» и т.п. Россиянин самоизолировался в собственном семейном мирке. (См. рис. 9).[17]

Впрочем, при целенаправленной политике, опираясь на институт семьи, возможно восстановить и другие более широкие идентификационные интеграторы. Но это понимают и противники российской  идентификационной общности. Семья  подвергалась в постсоветское время массированной информационной атаке, деструктивные последствия которой очевидны. Применительно к российской молодежи семейные ориентиры уже не являются главной ценностной категорией. Выше семьи у шестнадцатилетних номинируют в аксиологической иерархии ценности индивидуумного значения – «достаток», «свобода», «успех». (См. рис. 10).[18] Окончательное разрушение семейных устоев будет означать предельную дисперизацию населения и по существу гибель российского социума.

Рис 9. Иерархия ценностных ориентиров российского населения (% от числа опрошенных – не более 5 важнейших для респондента ценностей

Рис 10. Иерархия ценностных ориентиров российской молодежи (в %)

Гендерная инверсия как разрушения института семьи

Институт семьи выступает одним из базовых оснований государственности («ячейкой общества» - по марксистской терминологии). Что же следует предпринять при постановке задачи его разрушения? Для этого необходимо реализовать два управленческих императива: во-первых, разрушить традиционную иерархию семейных связей (а вне иерархии ни один общественный институт не состоятелен) и, во-вторых, продемонстрировать возможности внесемейственной брачности.

Рецептура такого разрушения традиционной иерархии семейных связей связывается с осуществляемой инверсией гендерного ролевого распределения. Традиционные архетипы- мужчины- добытчика, главы семьи и женщины – хранительницы очага подменяются моделью гендерно унифицированного человека. В современной России такая инверсия фактически состоялась.

Почти в половине российских семей функции ведения домашнего хозяйства распределяются в равной мере, как на женщин, так и мужчин. Женское население при этом все активнее принимает участие в реализации ролевой функции «добытчика». Смысловая основа семьи, таким образом, нивелируется. Социальная нагрузка на мужчин оказывается при этом несоразмеримо выше. Достаточно для этого сопоставить численность семей, в которых мужчина выполнят домашнюю работу наравне с женщинами, с удельным весом семей, где жены имеют равновесный заработок с мужьями. Социальная нагрузка на мужчин сочетается с их культурным подавлением, репродуцирующим комплексы мужской неполноценности. Как итог - разрыв в продолжительности жизни между полами составляет 13 лет-  беспрецедентная величина на фоне всех стран мира - как на Западе, так и на Востоке. (См. рис. 11, 12, 13, 14).[19]

Рис. 11. Гендерное распределение семейных обязанностей в России. Ведение домашнего хозяйства (в % семей)

Рис. 12. Гендерное распределение семейных обязанностей. Вклад в бюджет семьи. (в %)

Рис. 13. Нормативные представления о гендерном распределении ролей в России. Ведение домашнего хозяйства. (в %)

Рис. 14. Нормативное представление о гендерном распределении ролей в России. Вопрос финансового обеспечения семьи. (в %)

Объективно задачам разрушения традиционной модели российской семьи способствуют возникшие в последнее время многочисленные женские организации. Ориентиры их деятельности - феминистские,  эмансипационные, социально- защитные отражают широкий спектр происходящей гендерной ревизии. Разрушительные последствия функционирования этих органзаций в отношении к традиционной модели формирования социокультурной системы России очевидна. Между тем, влияние гендернообразуемых объединений оказалось столь велико, что они в лице фракции «Женщины России», оказались одно время даже представлены в станах Государственной Думы.[20]

Связанный со спецификой семейных отношений в России социально-психологический прессинг, постоянно давлеющий над значительной частью мужского населения, и являющийся источником перманентного стрессового состояния, и может быть, вероятно, расценен в качестве одного из основных факторов непропорционально высокой смертности мужчин в России.

В результате модернизационного зашкаливания стирается грань между женской эмансипацией и феминизацией. В отличие от традиционных сообществ в общественных системах, прошедших стадию модернизации, решение о рождении детей принимаются главным образом не мужчинами, а женщинами. Матери же, как правило, по понятным причинам, в меньшей степени в сравнении с отцами разделяют идеал многодетности. Согласно социологическим опросам женщин, прошедших процедуру искусственного прерывания беременности, они в подавляющем большинстве случаев исходили в принятии решения об аборте из собственного нежелания рождения ребенка. Только 3,5% опрошенных сослались на нежелание мужа.[21]

Эмансипация женщин прямо сказывается на снижении репродуктивного потенциала. По существу же, под эмансипационном маркером скрывается подмена гендерных ролей. «Освобожденная женщина» освобождается путем включения в традиционные мужские сферы деятельности. В итоге собственно женские материнские функции нивелируются. Прослеживается удивительная по уровню математических показателей факторная антикорреляционная связь между экономической активностью женского населения и коэффициентом рождаемости по странам мира. (См. рис. 15).[22] Существующая модель семейной политики направлена, как раз, на облегчение адаптации женщин к профессиональным функционалам общественного производства, в то время как задача обеспечения высокой репродуктивности должна заключаться в прямо противоположном.

Рис. 15. Зависимость показателей рождаемости от экономической активности женского населения

Ценностный кризис как основа депопуляции

Кризисное духовное состояние в преломление к аксиологии традиционных семейных ценностей характеризовало еще, казалось бы, сравнительно благополучную в статистическом выражении демографическую ситуацию в Советском Союзе. Целенаправленное насаждение материалистического миропонимания и секуляризационная государственная политика привели к вытеснению из общественного сознания, основанного на религиозных традициях, сакрального отношения к процессу воспроизводства.

Симптомы репродуктивного кризиса в духовной сфере обнаруживались еще в советское время, когда показатели рождаемости оставались еще сравнительно высоки. Согласно проведенному в 1980-е гг. опросу 150 молодых московских семей были недовольны досугом ввиду наличия маленьких детей. Появление ребенка рассматривалось как обстоятельство, препятствующее приобщению москвичей к культурным благам. В восприятии детей в качестве некого социального препятствия для родителей и заключался основной результат происходившей ценностной трансформации.[23]

Разводы

Индикатором подрыва института семьи выступают крайне высокие показатели разводимости. Использование бракоразводной процедуры в качестве борьбы с «буржуазной семейственностью» активно использовался еще большевиками. Посредством данной практики реализовывался марксистский концепт об отмирании института семьи при утверждении принципов коммунистического общежительства. Если в Российской империи, по данным на 1897 г., общий коэффициент разводимости составлял 0,06‰, то уже в 1926-1927 гг. в Советском Союзе (его европейской части) - 11‰. Чаще, чем в СССР, в 1920-е гг.

Разводились только в США. Причем, динамика разводов в Украинской ССР была даже выше американской. Но ведь одно дело США, имеющие за плечами длительный опыт эмансипаторской политики, и совсем другое Советский Союз, пошедший на резкий контрастирующий разрыв с еще недавно преобладающим патриархальным семейным укладом. В дальнейшем динамика разводов в СССР существенно снизилась, чему не мало способствовало проведение Указом о браке и семье от 8 июля 1944 г. существенное усложнение бракоразводной процедуры. Чтобы развестись, требовалось пройти через две судебные инстанции, при предварительной публикации в местных газетах извещения о готовящемся процессе. Новое упрощение процедуры разводов в 1965 г. Указом Президиума ВС СССР «о некоторых изменениях порядка рассмотрения в судах дел о расторжении брака» привело к очередному скачкообразному росту разводимости. Если в 1965 г. было зарегистрировано 360 тыс. разводов, то уже в 1966 г. – 646 тыс. Коэффициент разводимости в СССР был существенно выше соответствующих показателей любой из европейских стран. Причем, среди союзных республик Российская Федерация уступала по нему лишь Латвии. По частоте разводов СССР занимал третье место в мире, пропустив вперед себя лишь США и Кубу. В современной Российской Федерации показатели разводимости по отношению к советскому времени еще более возросли. Большинство российских супружеских пар сегодня распадается. (См. Рис. 16).[24] Кумиры российской общественности эпатируют своих поклонников чередой перезаключаемых браков. Тематика бракоразводных процессов знаменитостей муссируется в средствах массовой информации, вызывая соответствующий резонансный эффект у населения.

По существу идет пропаганда свободы человека от семейных уз. Российское законодательство имеет в отношении к практике разводов крайне либеральный формат, не соотносящийся с мировой практикой охраны семьи. Разводы, к примеру, по сей день законодательно запрещены в Ирландии, ряде стран Латинской Америки, отличающихся значительным уровнем влияния католической церкви. Данное ограничение в семейном законодательстве отнюдь не квалифицируется в качестве противоречия принципу соблюдения прав человека, являясь, напротив, его развитием с позиций традиционной нравственности. Определяемая сравнительно легкой возможностью осуществления бракоразводной процедуры, семейная нестабильность является важным фактором нестабильности государства.

Рис. 16. Удельный вес распадающихся семейных пар в России (в %)

Сексуализация молодежи

Пришедшийся на 1960-е гг. духовный надлом Запада определялся в значительной мере феноменом сексуальной революции. Оценив в полной мере ее деструктивное воздействие на общество, разработчики новых форм политической борьбы государств взяли на вооружение методику «сексуализации населения». Свобода секса (отсутствующего в СССР) явилась своеобразной визитной карточкой пропаганды на советском пространстве западного мира.

Почерпнутое в теории фрейдистского дискурса (в т.ч. в опытах фрейдо-марксизма) технология раскрепощения сексуальной энергии приводила к общему психологическому отторжению существующей системы. Апелляция к инстинктам лишала идеологическую полемику смысла. Предпочтения масс формировались через сферу подсознания, находящуюся вне традиционных моделей управления. Сексуализация одновременно разрушала государственнические скрепы высокой культуры. Прямым следствие пропаганды сексуальности являлась нравственная деформация молодежи. В кратчайший период Россия оказалась сексуализирована в значительно большем масштабе, нежели создававший иллюзию полной половой свободы Запад. Предпринимались даже попытки внедрения системы сексуального просвещения в российских школах. Проект такого рода активно лоббировался в Государственной Думе. Несмотря на северный тип онтогенеза, российская молодежь имеет сегодня более ранний сексуальный дебют, нежели ее сверстники из Западной Европы. (См. рис. 17.).

Рис. 17. Возраст начала половой жизни в России и Италии

Характерно, что роста рождаемости при снижении границ сексуального дебюта в России отнюдь не последовало. Как раз напротив, прослеживается явная антикорреляция уровня репродуктивности с динамикой сексуального омоложения.

Сущность произошедшей ценностной трансформации заключалась в разделении (а зачастую и противопоставлении) репродуктивной и половой жизни.

Гедонистическая парадигма сексуальной революции определила тенденцию подавления детородных установок традиционного сознания. Согласно опросу, проведенному в 1995 г., почти половина юношей и около 40 % девушек имели половые связи еще до наступления 16-летнего возраста.[25] Добрачные сексуальные контакты не только перестали быть аномалией, но оказались желательной процедурой реального гендерного воспитания. Более половины опрошенных в 1994 г. молодых россиян считали опыт половой жизни до брака обязательным условием как применительно к юношам, так и девушкам.[26] Назвать произошедшую ценностную инверсию естественным следствием отказа от модели «закрытого общества» было бы некорректно. При сравнительном анализе молодых россиян со сверстниками из Западной Европы, констатируется более глубокая степень развращенности российской молодежи. (См. рис. 18).

Рис. 18. Отношение российских студентов и английской молодежи к различным формам сексуальных отношений и абортам ( % негативных оценок от числа опрошенных

О девальвации семейных ценностей свидетельствует также феномен внебрачной репродуктивности. На настоящее время почти треть появляющихся на свет детей рождается вне зарегистрированного брака. (См. рис. 19). Семья, таким образом, утрачивает не только сакральное значение, но и функциональный смысл – совместное воспитание потомства.

Рис. 19. Удельный вес детей, родившихся вне брака (в %).

Семья в своем прежнем традиционном значении уже фактически прекратила существование. Разрушенным таким образом оказалось одно из последних низовых оснований выстраивания здания российской государственности.

Одним из технологических приемов устранения административных препятствий для распространения императивов сексуальной революции в мире явилась эксплуатация темы угроз распространения ВИЧ-инфекции. Сексуализация осуществлялась под прикрытием необходимости полового просвещения молодежи в целях ее безопасности. Пропаганда контрацепции обернулась по существу пропагандой внебрачного секса. Ни в одной из стран такого рода кампании к снижению динамики распространения СПИДа естественно не привели.

Народное государство как непременное условие преодоления кризиса депопуляции

Минимальным условием вывода России из состояния демографического кризиса является наличие у государства желания и воли к его преодолению.

Обладает ли таким рода минимумом современная российская государственная власть?

Для популяционного приращения, как минимальное условие, необходимо наличие подлинной народной государственности. Отнюдь не всякое государство заинтересовано в увеличении численности населения. В том случае, когда оно представляет собой не более чем сферу частных сиюминутных чиновничьих интересов, никакого демографического роста ожидать не приходится.

Доклад представлен на III Всероссийской научной конференции "Национальная идентичность России и демографический кризис" (Казань, 13-14 ноября 2008).

http://rusrand.ru/docconf/ustojchivost-instituta-semi-kak-faktor-natsionalnoj-bezopasnosti-rossii