Анита Соболева К.филол.наук, доц. каф. теории права и сравнительного правоведения НИУ–ВШЭ, эксперт РСМД
 
Строить прогнозы или фантазировать на тему прав человека можно тогда, когда есть единое понимание того, что мы вкладываем в это понятие. Права человека можно рассматривать и как систему общеобязательных норм, и как философскую концепцию, и как идеологическое обоснование реформ, и даже как красивую идею, в которой воплощены мечты человечества о всеобщей справедливости и равенстве всех людей в достоинстве. Эти четыре измерения взаимосвязаны, однако у них разное будущее. Кроме того, развитие и переосмысление самого понятия «права человека», возможно, изменит наши прогнозы о его будущем.

Для того чтобы нарисовать картину будущего прав человека, сначала необходимо определиться с терминами. Даже для активных правозащитников и профессиональных исследователей слова «права человека» могут иметь разное наполнение, не говоря уже об обычных людях, далеких от рассматриваемой проблематики. Они склонны относить к нарушениям прав человека и отказ муниципалитета отремонтировать протекающую крышу, и громкую музыку у соседей за стеной, и высокие цены в магазине напротив. «Права человека, – замечает Лоуренс Фридман, – к сожалению, неясная и скользкая фраза» [1].

Права человека можно рассматривать с разных точек зрения – как красивую идею, порожденную западной цивилизацией на волне увлеченности идеалами свободы, равенства и братства, как систему ценностей, своего рода новую Библию современного человека, как идеологию, как систему норм, закрепленных в международных договорах и национальном законодательстве. Для одних это – миф, для других – текст, для третьих – придуманная Западом и взятая на вооружение США доктрина, призванная под маской благочестия оправдывать вмешательства более сильных государств во внутренние дела более слабых.

И в зависимости от того, какой подход или угол зрения мы выберем, можно начинать выстраивать картину будущего. Остановимся лишь на самых общих подходах.

Права человека как идеология
 

Фото: Wikipedia.org
Eugène Delacroix, La liberté guidant le people

Если рассуждать о будущем прав человека как идеологии, то после выхода в 2000 г. книги греческого профессора права Костаса Дузинаса «Конец прав человека» («The End of Human Rights: Critical Legal Thought at the Turn of the Century») [2] трудно сказать что-то новое. Провокационное название книги, которое можно понимать двояко – и как «конец прав человека», и как «цель прав человека», готовит читателя к тому, что пессимистичный и оптимистичный прогнозы в теории прав человека одинаково возможны. Признавая важное место прав человека в пейзаже современных философских и политических теорий, К. Дузинас отмечает, что хотя политический либерализм преуспел в продвижении прав, он был менее успешен в философском объяснении их природы [3]. Вместе с тем будущее прав человека как идеологии зависит от того, как будет определена цель, для достижения которой нам нужны права человека. У Аристотеля и Платона целью прав человека было достижение справедливости, а права человека существовали не для индивида, а для сообщества. Современное понимание прав человека, которое берет формальный отсчет с 1776 г. (года принятия Декларации независимости США), проистекает из теории естественного права. Эта теория поставила индивида в центр идеологии прав человека и выдвинула тезис о приоритете прав над обязанностями, поскольку базовые права естественны, а обязанности конвенциональны (проистекают из общественного договора). Если власть не хочет играть по правилам (а значит, творит произвол), идеология прав человека начинает служить моральным обоснованием для смены режима.

Таким образом, первое идеологическое предназначение прав человека – служить средством от тирании, накладывая ограничения на власть. Особое внимание в силу этого было приковано к первому поколению прав – политическим и гражданским. Чтобы защищаться от злоупотреблений власти (светской и религиозной), нужно то, что обеспечивает право на протест и несогласие: свобода слова, свобода собраний, свобода мысли, свобода исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, свобода объединений. Чтобы обеспечить защиту этих прав, нужны процессуальные права: неприкосновенность, презумпция невиновности, состязательность процесса и т.п.

Costas Douzinas, The End of Human Rights

Что происходит с этими правами сегодня? Политические права сужаются, причем граждане отдают их сами в обмен на безопасность, которую должно обеспечить государство. Следует отметить: они думают, что отдают их в обмен на свою безопасность. Государство же трактует иначе: на безопасность самого государства, т.е. институтов власти и контроля. Когда население России поддерживает ограничения для СМИ и Интернета или гонение на НКО под лозунгом борьбы с «иностранными агентами», оно поддерживает, прежде всего, сложившуюся систему власти и управления, которая видит для себя опасность в контроле со стороны этих независимых институтов. Ни одной конкретной личности эти институты не угрожают, и личная безопасность отдельного гражданина не повышается при закрытии очередного «альтернативного» СМИ или общественной организации «Голос». В то же время предотвращение пыток в правоохранительных органах или борьба с незаконными задержаниями касается безопасности каждого человека в отдельности, но это слабо осознается гражданами. Отсюда и поддержка инициативы государства по ликвидации любых НКО, даже таких как «Общественный вердикт» или Комитет против пыток. Похожая картина сложилась в США, когда после событий 11 сентября 2001 г. был принят так называемый «Патриотический акт». В соответствии с этим документом составлялись закрытые списки лиц, которых имели право не допустить на борт самолета без объяснения причин. Права граждан были существенно ограничены, но и выигрыш с точки зрения безопасности полетов остался под большим вопросом: если человека включают в список без достаточных на то оснований, только по фамилии и происхождению, то такая мера безопасности напоминает поиск иголки в стоге сена, причем без какой-либо уверенности в том, что эта иголка в данном стоге сена есть или когда-то была.

Можно предположить, что в будущем политические и гражданские права будут «усыхать» в своем ядре за счет введения все большего числа ограничений. Эта тенденция будет продолжаться довольно долго в странах благополучной Европы, в США, в России. Гражданское общество продолжит сопротивление, но сидящие на пособиях и льготах люди будут голосовать за пайку хлеба и возможность не принимать никаких решений, чтобы только не нести никакой ответственности [4]. Соответственно, исход будет зависеть от демографической и социальной структуры общества: если число детей, пенсионеров, людей, сидящих на пособии, и лиц, занятых на государственных работах, перевесит число предпринимателей и независимых от государства наемных работников, то на политических правах можно будет поставить крест. Правда, если построенная на принципах иждивенчества экономика потерпит крах, то на какое-то время опять возникнет спрос на протест и свободу мысли. Но в целом прогноз не очень оптимистичный, если только наметившаяся тенденция не будет преодолена.
В будущем политические и гражданские права будут «усыхать» в своем ядре за счет введения все большего числа ограничений.

К XXII веку одну из главных угроз правам человека как таковым будет представлять «размывание», «размазывание» и «дробление» базовых прав. Основной дискурс будет вращаться вокруг прав женщин, мигрантов, профсоюзов, трудящихся, детей, жителей многоквартирных домов, потребителей, велосипедистов, филателистов, животных и их хозяев, домохозяек и бездомных. Не отрицая необходимости заботиться обо всех этих группах (хотя и в разных пределах), стоит отметить, что как только мировое сообщество дружно кинется защищать конкретные группы, а не права, которые у данных групп могут быть ущемлены в большей мере, чем у других, «под шумок» возникнут новые нарушения базовых, фундаментальных прав человека. «Размывание» прав распространит правозащитную риторику на государственных служащих, правоохранительные органы, многодетных матерей, сирот и банкиров. И на общем фоне «защищенности» этих групп идеология прав человека перестанет работать на тех, кто выступает против большинства, выражает несогласие с властью, критикует экономические и социальные решения правящей элиты или борется с коррупцией и произволом. Примером такого расширительного подхода может служить введение «социальной группы» как объекта, по отношению к которому криминализируется разжигание вражды и ненависти (статья 282 Уголовного кодекса РФ), и привлечение к уголовной ответственности лиц, виновных в разжигании розни против таких «социальных групп», как «правительство республики Татарстан» (дело журналиста Ирека Муртазина) или «менты» (дело блоггера Саввы Терентьева). В качестве казуса можно также привести плакат «Олигарх должен сидеть в тюрьме, а не в заксобрании», который во время избирательной кампании в одном из регионов сочли разжигающим рознь против социальной группы «олигархов».
 

Фото: Beccaschild.wordpress.com
В странах, которые в значительной мере
формируют повестку дня ООН по вопросам
и программам в области прав человека,
право человека на воду будет востребовано
больше, чем право на свободу слова.

Вторая угроза – формулирование прав как потребностей, о чем достаточно подробно написал польский профессор права Виктор Осятыньский [5]. В развитых странах, где базовые права человека в достаточной мере защищены, а экономическая ситуация стабильна, у определенной части населения возникают ожидания в области социального обеспечения, не всегда связанные с производительностью труда или объективными критериями [6]. Формулирование всех социальных благ в терминах прав человека стимулирует такие ожидания, а далее начинает срабатывать принцип «свобода в обмен на колбасу». В таком контексте будет снижаться спрос на те права, которые требуются субъекту, способному и желающему принимать самостоятельные решения. В то же время в беднейших странах, где не обеспечены базовые потребности в еде, пресной воде и жилье, где население вымирает от нехватки простейших медикаментов и средств гигиены, спрос на политические, экологические или культурные права тоже не будет формироваться. В этих странах, которые в значительной мере формируют повестку дня ООН по вопросам и программам в области прав человека, право человека на воду (а оно, кстати, уже включено в список прав человека) будет востребовано больше, чем право на свободу слова. На этой волне права человека будут использоваться правительствами бедных стран Африки, Азии и Латинской Америки как средство добиться перераспределения ресурсов от более богатых стран в пользу бедных или совсем нищих. И если приверженцы прав человека не будут с этим считаться, то идеология прав человека в ее западноевропейском понимании потерпит крах.

На повестку дня выходят вопросы: как оказать гуманитарную помощь именно населению, а не правящей верхушке, и как сформировать спрос на права человека, не прибегая к военному вмешательству? Пока крупные корпорации богатых стран будут выкачивать ресурсы из беднейших, подкупая их правителей, и ставить свои экономические интересы выше гуманитарных, улучшения ситуации с правами человека не произойдет ни в тех, ни в других. Идеология прав человека, прекрасная и созидательная по своей природе, умирает там, где ее начинают использовать для прикрытия политических и экономических интересов, не связанных с защитой человека.

Как только мировое сообщество дружно кинется защищать конкретные группы, а не права, которые у данных групп могут быть ущемлены в большей мере, чем у других, «под шумок» возникнут новые нарушения базовых, фундаментальных прав человека

При пессимистическом варианте развития событий варварское истребление ресурсов стран третьего мира транснациональными корпорациями приведет к еще большему обнищанию и вымиранию местного населения, распространению болезней и росту числа беженцев. Это, в свою очередь, будет способствовать «раздвоению» идеологии прав человека на «права для себя» и «права для других», что, в конечном итоге, приведет к обесцениванию самой идеи прав человека и появлению новой идеологии. Она будет обеспечивать построение общества не на основе «общественного договора» и идеи симметричности отношений власти и человека, а на основе иерархичных отношений между институтами власти/контроля (крупными корпорациями, банками, политическими партиями, государственными органами, церковью и т.д.) и отдельными индивидами, объединенными в мелкие сообщества. На смену индивидуальным правам придут права, которые можно реализовать только в группе, сформированной по языковому, этническому, религиозному, культурному, половому, профессиональному и другим признакам. «Стандарты сообщества» (термин из практики Верховного суда США середины XX века) будут и далее вступать в конфликт с ценностями и пониманием свободы отдельной личности. Поэтому будет происходить объединение людей в группы со сходными ценностными ориентирами (прежде всего, это касается религии, семьи, сексуальных предпочтений, языка, происхождения). Эти группы будут лоббировать свои интересы, чтобы выжить и сохранить за собой право вести тот образ жизни, который представляется им правильным. Развитие стандартов ООН идет по пути предоставления гарантий отдельным группам, которые оказались в уязвимом положении: коренным народам, лицам с инвалидностью, детям, трудящимся-мигрантам и т.д. Когда (и если) положение данных групп выровняется, появятся новые уязвимые группы, поскольку любое меньшинство уязвимо по сравнению с большинством. Отдельной личности лоббировать свои интересы сложнее, чем группе, именно поэтому артикулировать и защищать свои права станут группы.

Права человека как система норм

К. Дузинас подметил интересную деталь: если во Франции в XVIII веке права человека ассоциировались с протестом, революцией, баррикадами и повстанцами, то в США они изначально больше ассоциировались с юристами, отчетами о соблюдении, протоколами и конвенциями, т.е. с юридическими средствами защиты. В этой «юридизации» К. Дузинас видит одну из причин заката прав человека. Как только права человека из идеологии превращаются в текст нормативных актов, у государства возникает соблазн «присвоить» себе исключительное право определять, что есть права человека, и претендовать на исключительное право осуществлять защиту этих прав от нарушений со стороны самого себя же, посылая жертв нарушений в свой же суд.

«С точки зрения практики, – пишет К. Дузинас, – можно поспорить с тем, что госсекретари должны происходить из рядов бывших заключенных или беженцев, секретари по социальным вопросам – иметь опыт жизни с бездомными или на пособие по безработице, а министры финансов – пострадать от позора банкротства. Несмотря на постоянное преимущество практики над теорией, такое вряд ли случится. Официальное мышление и осуществление действий в сфере прав человека переданы в руки триумфальных колумнистов, занудных дипломатов и богатых юристов-международников в Нью-Йорке и Женеве – людям, чей опыт страданий от нарушений прав человека исчерпывается бутылкой плохого вина, поданного им на ужин. В результате этого процесса права человека из дискурса протеста и инакомыслия превратились в дискурс государственной законности» [7].
 

Фото: sydwalker.info
Если во Франции в XVIII веке права человека
ассоциировались с протестом, революцией,
баррикадами и повстанцами, то в США они
изначально больше ассоциировались
с юристами, отчетами о соблюдении,
протоколами и конвенциями, т.е.
с юридическими средствами защиты.

К. Дузинас очень верно уловил тенденцию: чем больше права человека находят закрепление в текстах международных конвенций и в национальном законодательстве, тем больше нарушений этих прав позволяют себе государства. На фоне множащихся, как грибы после дождя, международных конвенций, договорных органов по мониторингу за соблюдением положений этих конвенций, международных судов, отчетов международных организаций, комиссаров и докладчиков по правам человека в самых разных областях XX век столкнулся с такими явлениями, как геноцид, массовые этнические чистки, убийства журналистов, бомбардировки Соединенными Штатами и Великобританией без санкции Совета Безопасности ООН Ирака (1998 г.) и Сербии (1999 г.), секретные тюрьмы НАТО в странах Восточной Европы, бесчеловечные пытки в Гуантанамо лиц арабского происхождения, «чрезвычайное выдворение» (рендиция) из аэропортов США граждан других государств в третьи страны для пыток и получения признательных показаний и другие нарушения фундаментальных прав, которыми грешат многие современные государства.

Есть опасность, что при продолжении этой тенденции права человека в XXII веке «расползутся» по текстам конвенций, конституций, законов, подзаконных актов, постановлений правительств и указов первых лиц, будут тщательно кодифицированы в многотомных сборниках нормативно-правовых актов и тихо умрут на полках или в компьютерных базах юридических библиотек.

Права человека как система ценностей

Мы можем воспринимать права человека как систему ценностей, безотносительно к их историческому происхождению и философскому обоснованию. Ценности многих людей, безусловно, совпадают с тем, что предлагают им считать ценностью международные конвенции и российская Конституция. Люди, как правило, ценят жизнь, свободу, достоинство других, считают, что пытать недопустимо, отбирать чужое – плохо, а слабые и немощные имеют право на помощь и заботу сильного. Но именно в контексте понимания прав человека как системы ценностей возникает спор об универсализме прав человека и культурном релятивизме. Система базовых ценностей в разных странах и культурах не совпадает. Кроме того, она может меняться с течением времени или под воздействием внешних факторов. Право, конечно, может использоваться как средство изменения системы ценностей, если новые власти или «просвещенный правитель» захотят исправить обычаи, которые считают варварскими или тормозящими экономическое развитие. Однако оно все равно в течение длительного времени будет испытывать «сопротивление материала». Необязательно вспоминать здесь в качестве примеров замену кровной мести иными видами уголовного наказания, реформы Алексея Михайловича Романова или Петра I. Достаточно обратиться к общественным дискуссиям в современной России по поводу отмены смертной казни или по поводу равенства полов. Системы ценностей различаются даже у людей, принадлежащих к одному сообществу.

«Свобода слова, или религии, или право голосовать, или право путешествовать – это лишь часть тех прав, которые люди могут упомянуть, если вы попросите их составить список базовых или фундаментальных прав. Возможно, не найдется двух людей, которые набросают одинаковый список. И типичный список, скажем, во Франции, может отличаться от списка в Финляндии или Японии. Более того, типичный список, составленный сегодня, совершенно очевидно будет отличаться от того списка, который бы в свое время составили Джон Локк или Томас Джефферсон», – справедливо замечает Л. Фридман [8].

Даже если в будущем удастся достигнуть согласия относительно перечня прав, представляющих наивысшую ценность (что само по себе маловероятно), разные люди и тем более разные общества будут продолжать по-разному выстраивать эти ценности в иерархии, а поскольку права человека могут вступать в конфликт друг с другом, то и картина с защитой этих прав будет различаться. Поясним это на примере: в любой современной конституции, где есть раздел о правах человека, закреплено право на жизнь, однако вопросы допущения абортов, эвтаназии или смертной казни в тех или иных странах решаются по-разному.

Будет расти тяга к процессуальной справедливости: люди могут согласиться с любым решением, если оно вынесено по правилам, если эти правила применяются одинаково ко всем без исключения и не меняются во время игры.

Самые большие изменения будут касаться именно перечня прав человека и их выстраивания в иерархии. Сегодня тенденции таковы, что «права человека» стали активно «осваиваться» в дискурсе стран, не относящихся к западной европейской традиции. При этом делаются попытки их переосмыслить и вписать в существующие традиционные воззрения: политические, философские, культурные [9]. Например, система «азиатских» ценностей ставит свободу гораздо ниже в иерархии, чем порядок и дисциплину [10]. Следовательно, политические и гражданские права имеют в странах Азии меньшую ценность, чем на Западе. Порядок и гармония вместо свободы и равенства, самопожертвование и кооперация вместо независимости личности, приверженность общим догмам вместо свободомыслия – такой порядок ценностей сформулировал первый премьер-министр Сингапура Ли Куан Ю [11]. Африканские политики и философы говорят о самоограничении личности, об ответственности, уважении и взаимности [12].

Кроме того, сегодня переосмысливается само содержание таких базовых прав, как собственность или тайна частной жизни (privacy). Собственность начинает вызывать сомнения в качестве естественного, универсального, неотъемлемого права (поскольку не все рождаются с нею, в отличие от достоинства) [13], а тайна частной жизни не может быть обеспечена из-за тотального использования современных средств связи и коммуникации – айфонов, планшетов, компьютеров, Интернета, электронных баз данных, онлайн-банкинга и других электронных сервисов. Они позволяют отслеживать местонахождение человека, получать доступ к его медицинской карте, к списку книг, которые он покупает, и т.д. Большинство граждан расстаются со своей приватностью добровольно – государству остается только воспользоваться тем, что выложено в сетях и содержится в базах данных.

Что же останется в сухом остатке в качестве именно универсальных ценностей? То, что связано с жизнью и телесной целостностью, – свобода от пыток, запрет внесудебных расправ и казней, запрет жестоких и причиняющих физическую боль наказаний. А еще, по-видимому, будет расти тяга к процессуальной справедливости: люди могут согласиться с любым решением, если оно вынесено по правилам, если эти правила применяются одинаково ко всем без исключения и не меняются во время игры. Это означает, что продолжится борьба за взаимную ответственность государства и личности: если я виновен и должен понести наказание, то и государство, в случаях действий вне закона или нарушения правил, должно нести ответственность. Если правила существуют для меня, то они должны существовать и для чиновника. Ни государство, ни его институты, ни отдельные чиновники не должны играть без правил.

Права человека как красивая идея
 

Фото: Svoboda.org
Пессимистичные прогнозы в отношении
России могут и не сбыться, потому что
они основаны на тенденциях, которые
существуют сегодня, но не учитывают
той роли, которую правозащитные
движения и отдельные граждане могут
начать играть уже завтра.

Говорят, что красивые идеи, как и красивые женщины, часто бывают неверными. Тем не менее и те, и другие все-таки очень притягательны и забываются небыстро. Так что если права человека изживут себя как идеология и/или как набор общеобязательных универсальных норм, все равно на уровне идеи они будут долго будоражить умы, заставляя будущие поколения искать пусть новые, но столь же прекрасные основания для построения единого человеческого мира, обещающего всем живущим равенство в достоинстве, любви и важности для общества. Эта идея не будет пылиться на одной полке с «Утопией» Томаса Мора или «Городом Солнца» Томмазо Кампанеллы, не говоря уже о работах классиков марксизма-ленинизма, потому что, провозглашая людей равными, она не стремится сделать их одинаковыми, не обещает слишком много и не отнимает у человека его собственное «я». И мы можем быть абсолютно уверены в светлом будущем, по крайней мере, этого измерения прав человека.

В заключение можно отметить, что теория прав человека, основанная на западном понимании ценности личности и механизме ее взаимоотношений с властью и сообществами, в которые она добровольно входит или к которым принадлежит по факту своего рождения, будет и далее подвергаться серьезной критике со стороны стран, не считающих такой взгляд универсальным. Права человека накладывают серьезные ограничения на любые механизмы власти и контроля, используемые как национальными государствами, так и транснациональными корпорациями. Ведь они возникли для того, чтобы отстоять ту сферу индивидуальной жизни, в которую государству и любому другому институту, претендующему на контроль над личностью, вход запрещен. В силу этого люди по-прежнему будут пытаться создать и отстоять «свой мир», но это желание будет входить в конфликт с тем, что основные надежды на материальное благосостояние – чем дальше, тем больше – будут связываться с государством. Соответственно, «свой мир» станут охранять не от государства, а от других групп, «не таких», как своя. Тезис о возможности достижения экономического благосостояния и без свобод, за счет сильной руки и порядка, получит все большее распространение. Примеры Китая и Сингапура будут служить в качестве аргумента. При этом в расчет не будет приниматься установка этих стран на создание благоприятного режима для индивидуальной предпринимательской деятельности и такой системы социальной поддержки граждан, которая стимулировала бы к труду, а не к иждивенчеству.

Спрос на права человека в их западном понимании будет расти только в том случае, если граждане России будут связывать свое благосостояние не с государством, а со своим собственным вкладом в развитие того общества, в котором живут, и будут готовы взять на себя ответственность за свои действия и решения. Сегодня тенденции таковы, что в отношении прав человека в России легче делать пессимистические прогнозы. Независимые от государственной поддержки правозащитные организации и СМИ находятся на грани выживания; независимые предприниматели (основной «потребитель» прав человека) испытывают прессинг со стороны государственных структур и постоянно живут под страхом уголовного преследования и «отъема» бизнеса; ожидания граждан связаны с поиском работы в госкорпорациях и органах власти (а значит, с полной лояльностью к любым решениям власти); социальные права выдвигаются как наиболее значимые в повестке дня так называемых ГОНГО [14] – симулякров реальных, создаваемых «снизу» структур гражданского общества. Называя себя «правозащитными», они искажают смысл и цель правозащиты, подогревают ложные представления общества о том, что «реальная защита прав человека» – это оказание услуг малоимущим слоям населения, и тем самым продолжают формировать восприятие прав человека как механизма утоления неудовлетворенных потребностей. Такое переосмысление прав человека позволяет примирить идею (но не идеологию) прав человека с тоталитарным мышлением и вместо симметричных отношений «человек–власть» успешно строить на ее основе отношения иерархичные, патерналистские.

Что касается других стран, то будущее прав человека в глобальном контексте будет зависеть от того, насколько страны Европы смогут доказать универсальность для человечества тех ценностей, которые являются определяющими для них самих. Совершенно очевидно, что любое нарушение прав человека в странах Европы или в США – это серьезный удар по идее прав человека и не способствует ее глобальному победному шествию. Поэтому для всеобщей привлекательности идеи прав человека нужна не правозащитная риторика, а соответствие законодательства, правоприменительной практики и всех решений властей тех стран, которые заявляют, что строят свою политику на приоритете прав человека, заявленным в конституциях и международных документах целям.

А пессимистичные прогнозы в отношении России могут и не сбыться, потому что они основаны на тенденциях, которые существуют сегодня, но не учитывают той роли, которую правозащитные движения и отдельные граждане могут начать играть уже завтра.

1. Friedman L.M. The Human Rights Culture: A Study in History and Context. New Orleans, Lousiana: Quid Pro Books, 2011. P. 2.
2. Douzinas C. The End of Human Rights: Critical Legal Thought at the Turn of the Century. Oxford and Portland, England–USA: Hart Publishing, 2000.
3. Ibid. P. 3.
4. В аналитическом докладе Института социологии РАН за 2011 г. «Двадцать лет реформ глазами россиян (опыт многолетних социологических замеров) » приведены интересные факты. «Безусловным лидером среди тревожащих россиян явлений в жизни российского общества выступает кризис системы ЖКХ и рост жилищно-коммунальных платежей» (57%), в то время как ограничение свободы слова в СМИ волнует лишь 4% опрошенных (с. 78). Число людей, считающих, что главное – это уважение к традициям и следование привычному, принятому большинством, увеличилось в 2011 г. по сравнению с 2001 г. на 7% и достигло 57%, а число тех, кто считает главным поиск нового и готовность к риску оказаться в меньшинстве, снизилось с 47% до 42% (с. 156). Растет и число респондентов, считающих, что государство должно обеспечивать полное равенство всех граждан (с 32% в 2001 г. до 41% в 2011 г.), в то время как уменьшается число тех, кто считает, что государство должно обеспечить всем определенный минимум, а кто хочет получить больше, должен добиваться этого сам (с 55% в 2001 г. до 45% в 2011 г.). Вариант же полной независимости социальной сферы от государства в течение последних десяти лет стабильно привлекал лишь 2–3% опрошенных (с. 162). Но самым важным является изменение отношения россиян к демократии – с 51% до 44% упало число тех, кто считает, что «демократические процедуры очень важны для организации в обществе нормальной жизни, без них не обойтись», а число несогласных с этим тезисом выросло с 12% до 20% (с. 175). Радует лишь то, что значительное число россиян (64% в 2011 г., 61% в 2001 г.) считает, что «свобода – то, без чего жизнь теряет смысл».
5. Osiatyński W. Human Rights and Their Limits. Cambridge University Press, 2009.
6. По данным упомянутого аналитического доклада Института социологии РАН, «поддержать либеральную модель социальной политики, при которой государство либо вообще не вмешивается в социальную сферу жизни общества, либо оказывает помощь только самым неблагополучным слоям населения, готова незначительная доля ответивших (всего 14%). Это не удивительно, если учесть, что для 65% населения, по их самооценке, будет сложно прожить без поддержки государства» (с. 159–160).
7. Douzinas C. The End of Human Rights: Critical Legal Thought at the Turn of the Century. Oxford and Portland, England–USA: Hart Publishing, 2000. P. 7.
8. Friedman L.M. The Human Rights Culture: A Study in History and Context. New Orleans, Lousiana: Quid Pro Books, 2011. P. 3.
9. Abu-Lughog L. Do Muslim Women Really Need Saving? Anthropological Reflections on Cultural Relativism and Its Others // American Anthropologist. 2002. Vol. 104. P. 783–790; Afshari R. Essay on Islamic Cultural Relativism in the Discourse of Human Rights // Human Rights Quarterly. 1994. Vol. 16. P. 235; Ayton-Shenker D. The Challenge of Human Rights and Cultural Diversity. United Nations Department of Public Information, Geneva, 1995; Brems E. Human Rights: Universality and Diversity. Martinus Nijhoff Publishers, 2001; Brown C. Universal Human Rights: A Critique // The International Journal of Human Rights. 1997. Vol. 1. P. 41–65; Donnelly J. The Relative Universality of Human Rights // Human Rights Quarterly. 2007. Vol. 29. P. 281–306; Osiatyński W. Human Rights and Their Limits. Cambridge University Press, 2009. P. 144–187; Sabat S. Human Rights in Indian Culture: A Bird’s Eye View // International Journal of Human Rights. 2008. Vol. 12. P. 143–156; Vanegas Farid Samir Benavides. Hermeneutical Violence: Human Rights, Law, and the Constitution of a Global Identity // International Journal for the Semiotics of Law. 2004. Vol. 17. P. 391–418; Zechenter E.M. In the Name of Culture: Cultural Relativism and the Abuse of the Individual // Journal of Anthropological Research. 1997. Vol. 53. P. 319–347.
10. Osiatyński W. Human Rights and Their Limits. Cambridge University Press, 2009. P. 150.
11. Taylor Ch. Conditions of an Unforced Consensus on Human Rights // Bauer J., Bell D. (eds.) The East Asian Challenge for Human Rights. Cambridge, 1999. P. 122–144.
12. Osiatyński W. Human Rights and Their Limits. Cambridge University Press, 2009. P. 151.
13. Ferrajoli L. Fundamental Rights // International Journal for the Semiotics of Law. 2001. Vol. 14. P. 1–33; Palombella G. Arguments in Favour of a Functional Theory of Fundamental Rights // International Journal for the Semiotics of Law. 2001. Vol. 14. № 3. P. 299–326.
14. ГОНГО – организованные государством «негосударственные» организации (от англ. GONGO – Government Organized Non-Governmental Organization).


http://russiancouncil.ru/inner/?id_4=2162#top