Выступление Вардана Багдасаряна на семинаре "Проект будущего для России. Пространство вероятного и приемлего" в 2011 году.

Каждому известна фраза П.Я. Чаадаева о том, что прошлое России темно, настоящее ужасно, а будущего вовсе нет. Обратите внимание, это же целая логическая цепочка рассуждений. Почему нет будущего? Потому что прошлое темно, оно неизвестно. Где точка отсчета в развитии? Где та траектория, которая ведет в будущее? Ее нет, ибо прошлое темно. Поэтому и настоящее ужасно, поэтому сама Россия есть некая девиация. Поскольку нет прошлого, не может быть и  будущего. Будущего не может быть у того, у чего нет точки исхода. Процитирую теперь высказывание У. Черчилля: «Чтобы подальше заглянуть в будущее, мы должны глубже заглянуть в прошлое».

Отсюда будущее — это категория не самодостаточная. Она имманентно соединена с двумя другими категориями — прошлое и настоящее. Только в такой постановке возможна категория будущего. Хронометрический подход к определению будущего малопродуктивен. Применение его приводит к абсурду. Будущее — это завтра? Или послезавтра? Может быть, будущее — это через час?

Будущее — это категория изменчивости, это принципиальная смена существующего состояния на иное. Будущее — это смена парадигмы.

Соответственно, мы должны вести речь о том, фиксируется ли эта смена парадигмы или нет. Различные культуры представили свои модели восприятия времени. Есть культуры, в которых вообще нет будущего, а наличествует лишь застывшее настоящее. Есть культуры, как, например, русско-православная, для которых будущее — это апокалипсис. И отсюда миссия России как «удерживающей», как силы, сдерживающей до времени приход антихриста. Есть католический вариант ответа, для которого будущее понималось как тысячелетнее царствие Христово, предшествующее апокалипсису. И отсюда выстраивалась проекция на современный мондиалистский проект. Есть будущее в коммунистическом варианте восприятия истории — как строительство утопии коммунизма. В основе всех этих вариаций — различные типы осмысления времени. Для буддистов, к примеру, время циклично.

Это вечное возвращение. Будущее в восточном циклизме, несмотря на парадокс, — это прошлое. Идя в будущее, мы возвращаемся в прошлое. Чего мне не хватило в докладе? Мне как раз не хватило этого погружения в прошлое. Откуда берутся и номинируются представленные футурологические проекты — один сценарий, другой, третий. В большей степени это жанр откровения. А из чего, собственно, взяты соответствующие сценарные построения? Где те траектории, которые ведут к тому, что будет? Без наличия некой траекторной схемы (временного ряда) ни экстраполяционная, ни любая другая методика научной футурологии не может быть элементарно применена. В итоге к каким выводам пришел докладчик? Некатастрофических сценариев для России только два. Первый — это стагнация, подразумевающая, что парадигма развития остается прежней. Но если парадигма прежняя, значит, это никакое не будущее. Либо второй сценарий — чудо («черный российский лебедь»). Произойдет «нечто», что и спасет Россию. Назвать это научным футурологическим сценарием вряд ли возможно.

Будущего у России, таким образом, нет. И нет его не по причине отсутствия шансов в мировой геополитической борьбе, а ввиду отсутствия самого идеологического  проекта будущего.

Будущего как характеристики массового сознания нет и на Западе. После нас хоть потоп — это обыденная формула западного повседневного бытия. Бернштейнианская интенция «цель ничто, движение все» — целиком в рамках этого подхода. Запад охвачен синдромом потребления. Идея строительства будущего не имеет для современного западного человека сколь бы то ни было весомого мотивационного значения. Но в России выхолащивание будущего из сознания масс является результатом целенаправленных управленческих усилий. Мы сопоставили конституции стран мира по частотности употребления в них понятий, связанных с будущим. Россия по результатам этого сравнения оказалась на позиции аутсайдера.

Временной континуум современного существования России ограничен исключительно настоящим. Категории будущего как видения перспектив смены нынешней парадигмы у российского политического истеблишмента не существует. В этом в значительной степени проявляется современный мировоззренческий кризис. Еще одна категория — «приемлемое». Что такое приемлемое вообще? Приемлемое — это желаемое (в противоположность нежелаемому) по этическим соображениям? Или приемлемое — это допустимое, поскольку это не превышает порог рисков для существования самой системы? Что здесь в данном случае подразумевалось? Некоторые из выдвинутых в ходе полемики ориентиров неприемлемы именно по своим катастрофическим последствиям для существования страны. Возможно, свобода — это прекрасный идеал. Но давайте сейчас пойдем по пути очередного раскрепощения индивидуума, и Россия через несколько лет не перестанет существовать.

Привлекательным идеалом является и постиндустриальное общество.

Но давайте свернем индустрию, перейдем на тот способ бытия, по которому развиваются США или европейские страны, которые в действительности вывезли промышленное производство в другие страны и живут за их счет, и будем жить за счет продажи идей. Глобальный коллапс России в этом случае обеспечен. При всех критических замечаниях принципиально важна сама постановка вопроса о будущем как об управляемой категории. Вспоминается большевистское: «мы строим будущее». Кто может строить будущее страны? Может Бог, может государство, может народ. Но постановка  вопроса, что индивидуум может строить будущее масштаба всей страны, вряд ли уместна. И опять-таки необходимо договориться, в чем это будущее будет заключаться. Такой договор заключается на уровне принятия идеологии. Значит, мы должны вести речь о договоренности, о том, что есть прошлое России, что есть ее настоящее и к каким идеалам мы стремимся в будущем.

http://http://rusrand.ru/mission/result/result_926.html