Книга израильского историка Юваля Ноя Харари «Sapiens: Краткая история человечества» о том, как человек завоевал планету, два года назад стала бестселлером на Западе. А в сентябре на английском вышла вторая часть труда Харари – «HomoDeus: краткая история завтрашнего дня». Каким он видит будущее человечества? Кто такой HomoDeus, почему демократия обречена, куда нас заведут технологии и наука, и, наконец, станет ли человек будущего счастливее?

– Вы ругаете прогресс, ⁠говорите, ⁠что, несмотря на него, современный⁠ человек далеко не так⁠ счастлив, как были его предки. Почему?

– Я говорю, что ⁠мы уж точно не счастливее их. Несмотря на то, что по сравнению с каменным веком, человек стал гораздо сильнее и могущественнее, мы не знаем, как конвертировать это в большее счастье. По меркам людей прошлого, мы сейчас живем просто в раю. Но по какой-то причине сами мы так не считаем.

Одно из объяснений этому – счастье больше зависит от наших ожиданий, чем от объективных факторов. А ожидания во многом определяются условиями жизни. И чем они благоприятнее, тем большего мы ждем, поэтому даже при заметных переменах к лучшему, мы часто остаемся по-прежнему недовольными своей жизнью. Вне зависимости от наших достижений чувство удовлетворения не наступает. Видимо, поэтому человечество так преуспело в завоевании мира, но так и не смогло превратить свою силу в счастье.

– Еще вы считаете сельскохозяйственную революцию злом…

– Мы склонны относиться к сельскохозяйственной революции как к огромному шагу вперед, и, разумеется, на коллективном уровне сельское хозяйство придало человечеству небывалую мощь. Без него мы бы никогда не построили городов, не создали королевств и империй. Но в индивидуальном плане ничего хорошего человеку это не принесло. Скорее даже наоборот – жизнь стала только хуже. Я подозреваю, что представителям российского среднего класса, которые будут читать это интервью, моя мысль покажется бредовой, ведь сельскохозяйственное производство сделало их жизнь в разы лучше, если сравнивать, например, с бытом древних охотников-собирателей.

Но было бы неправильно оценивать историю в общем и в особенности сельскохозяйственную революцию с точки зрения современного среднего класса. Просто представьте на минуту, как бы к ней отнесся земледелец из Древнего Египта или крестьянин из России XIX века. И тогда она сразу выглядит менее привлекательно. В России XIX века, не говоря уже о Древнем Египте, крестьяне работали больше, чем древние охотники-собиратели, при этом питались они хуже, чаще страдали от голода, чумы и испытывали на себе все тяготы политического неравенства и эксплуатации.

Миллионы лет люди адаптировались к охоте и собирательству. Наши тела и умы были приспособлены к бегу за оленями, лазанью по деревьям за яблоками и поиску грибов в лесу. Крестьянин же вместо всего этого долгими часами пахал землю, сажал семена, таскал ведра с реки и собирал кукурузу под палящим солнцем. Такой образ жизни вредил спине, коленям, суставам и отуплял человека.

Но и сейчас жизнь сотен миллионов людей в развивающихся странах выглядит тяжелее и мрачнее, чем быт их предков из каменного века. Да, рабочие из Бангладеш, выполняющие потогонную работу, живут в домах и смотрят телевизор, но при этом большую часть времени – семь дней в неделю – они проводят в двенадцатичасовых сменах на шумных и грязных фабриках за тоскливым и скучным трудом. Сомневаюсь, что люди каменного века позавидовали бы им, если бы увидели все это. Скорее всего, они бы предпочли и дальше бродить по лесу в поисках грибов и оленей.

– Каким вы представляете человека через сто лет? Переместится ли наш разум полностью в цифровое пространство?

– Предсказать, какими мы будем через сто лет, невозможно. Единственное, что я могу сказать, это то, что люди будущего будут гораздо сильнее отличаться от нас, чем мы отличаемся от шимпанзе. Как только технологии дадут нам возможность программировать человеческий разум, Homosapiens исчезнет, и человеческая история оборвется. Начнется совершенно новый процесс, который таким людям, как мы с вами, сейчас невозможно представить. Многие ученые пытаются предсказать то, каким мир будет в 2100 году. Это бесполезная трата времени. Любой качественный прогноз должен учитывать тот факт, что в будущем мы переформатируем наше мышление. Ответов на вопрос, как люди с нашими умами будут использовать биотехнологии, много. Но достойных ответов на вопрос, как их будут использовать существа с разумом, отличным от нашего, нет.

– В вашей второй книге вы называете человека будущего HomoDeus. Что это значит?

– Когда я говорю, что Homosapiens (человек разумный) станет HomoDeus (человекобог), я подразумеваю это буквально. Новые технологии дадут нам такие способности, которые, как считалось раньше, доступны только богам. В частности, мы сможем «проектировать» и создавать живые существа. Подобно библейскому богу, создавшему животных, растения и людей, в XXI веке мы научимся моделировать и производить животных, растения и даже людей так, как только захотим. Мы будем редактировать гены для того, чтобы создавать новые виды органической жизни, мы будем создавать интерфейсы прямой связи между мозгом и компьютером. Так на Земле появятся киборги – существа, имеющие как органическую, так и неорганическую природу (это, например, человек с бионическими руками и глазами). Главными продуктами экономики XXI века станут не средства передвижения, оружие и инструменты, а тело, мозг и разум.

Такой резкий технологический прорыв будет сопровождаться и переменами в идеологии. Как индустриальная революция в XIX веке дала толчок новой идеологии – социализму, так и биотехнологическая и компьютерная революция XXI века даст импульс новой идеологии – датаизму. Датаизм утверждает, что все создания – будь то жираф, помидор или человек – всего лишь разные системы обработки данных. Датаизм подразумевает, что при достаточных биометрических данных и компьютерной мощности внешний алгоритм в состоянии понять людей лучше, чем они сами себя понимают. И, как только это произойдет, власть перейдет от человека к этим алгоритмам, а демократические выборы и свободный рынок станут такими же архаизмами, как ритуальные танцы или кремниевые ножи.

Датаизм делает акцент на идее, что уже сегодня человек теряет контроль над происходящим, потому что не может перерабатывать весь массив информации, который его окружает. Наш мозг сформировался в африканской саванне десятки тысяч лет назад, и задачи, которые перед ним ставит современный мир, он уже не тянет. Следовательно, никто толком не понимает глобальную экономику, никто не знает, как сейчас работает политика, и никто не может предсказать, каким будет рынок труда или общество через полвека. По датаизму, единственный выход из хаоса и катастрофы – делегировать власть единственному спасению от информационного потопа – компьютерным алгоритмам.

– Сможет ли человек покорить космос, или это будет доступно только неорганическим формам жизни?

– С тех пор как жизнь зародилась на Земле, четыре миллиарда лет назад, ею управлял естественный отбор. Вирусы или динозавры – все они развивались по принципам естественного отбора. Вдобавок, какой бы причудливой формой ни обладала жизнь, она состояла из органической оболочки. Был ты кактусом или китом – ты был органической жизнью. Теперь наука может заменить естественный отбор теорией разумного замысла и позволить создавать неорганические формы жизни.

Прощание с органической формой даст нам возможность попрощаться и с планетой. Четыре миллиарда лет наша жизнь была заперта на Земле из-за естественного отбора, который поставил все организмы в зависимость от ее уникальных условий. Даже самая живучая бактерия не выживет на Марсе. Поэтому, скорее всего, не стоит и мечтать о том, что люди будут летать по Галактике на космических кораблях. А вот неорганическому искусственному интеллекту будет гораздо легче завоевать другие планеты. Поэтому именно переход от органики к неорганике поможет жизни распространиться по Галактике и за ее пределы.

– Вы скептически относитесь и к либеральному гуманизму – например, к свободе выбора и индивидуализму. Но почему? Если, как вы утверждаете, они не работают, то что же придет им на смену?

– Последние два века либеральный гуманизм, который верит в свободу индивидуума, был самой успешной идеологией в мире, он был основой для демократии, свободной рыночной экономики и дарил свободу таким ущемленным группам, как женщины, национальные и сексуальные меньшинства. Однако я думаю, что в XXI веке либеральной демократии будет все сложнее справляться с новыми технологическими революциями, и нам, возможно, придется создавать новые идеологии и политические системы.

По мере того как мы все больше тонем под массивом информации, мы все хуже понимаем в окружающем мире и нам становится сложнее принимать мудрые решения. С ускорением темпа развития технологий политические системы, которые мы унаследовали от XX века, становятся неактуальны. Технологические революции теперь происходят быстрее, чем политические изменения, лишая политиков контроля над ситуацией. Можно судить о том, что нас ждет, на примере истории развития интернета.

Киберпространство стало решающим фактором для повседневной жизни, экономики и безопасности, хотя важнейшие решения о том, какими будут формы и черты интернета, принимались совсем не политиками, даже притом, что он затрагивал такие традиционные политические вопросы, как суверенитет, рынок труда, конфиденциальность и безопасность. Вы когда-нибудь голосовали за ту или иную форму интернета? Решения веб-дизайнеров далеки от общественного взгляда, и это значит, что сегодня интернет – это зона, свободная и неподвластная законам, которая подрывает государственный суверенитет, игнорирует границы, революционизирует рынок труда, отменяет частную жизнь и, возможно, представляет собой главную глобальную угрозу безопасности.

Скорее всего, в ближайшие десятилетия мы увидим еще больше таких интернет-революций, где именно технологии, а не политика, станут двигателем событий. Вероятно, искусственный интеллект и биотехнологии скоро захватят не только общество и экономику, но и наши собственные тела и умы. Многие современные профессии будут автоматизированы и станут частью «бесполезного класса». Новые профессии, может быть, и появятся, но так как никто не знает, каким будет рынок рабочей силы в 2050 году, никто и не представляет, чему сейчас учить детей. Большинство навыков, которые преподаются в школах сегодня, станут ненужными к тому времени, как детям стукнет сорок. И при этом сейчас практически никто из политиков не рассуждает об этих грядущих переменах.

Современные политические системы просто не имеют возможности достаточно быстро собрать и обработать необходимые данные, и большинство избирателей и политиков не разбираются в биологии и кибернетике. Поэтому традиционная политика теряет свою силу и не дает нам содержательного видения будущего. В XX веке политика была полем боя для передовых идей о развитии человечества. Между собой сражались идеи коммунистов, фашистов и либералов. Гитлера, Сталина или Рузвельта можно обвинить во многом, но только не в отсутствии идей. Сегодня же ни одно из правительств и ни одна из политических партий не имеют конструктивного взгляда на то, где мы будем в 2050 году. Это можно сказать как об авторитарных режимах, так и о демократиях. Диктаторы точно так же поражены темпами развития технологий и скоростью и объемом потока данных.

В итоге правительство стало администрацией. Оно управляет страной, но больше ее не возглавляет. Правительство ручается за то, чтобы учителям вовремя платили и чтобы канализации не переполнялись, однако оно не представляет, какими будут страны и люди через 30 лет.

– Как вы считаете, будут ли в будущем войны? Вы называли ядерное оружие – «самым обнадеживающим примером» того, что люди способны справиться с вызовами будущего. Но сейчас мы наблюдаем, как Россия и США вступают в новую холодную войну, разрывают ядерные соглашения, а КНДР проводит все новые секретные испытания.

– Ядерное оружие – это, безусловно, серьезная угроза, но пока что именно оно заставляло людей вести себя более ответственно, чем когда-либо в истории. В 1950–1960-х годах все думали, что холодная война неизбежно закончится ядерной, которая уничтожит человечество. Этого не случилось. Вместо этого правительства стран изменили свою международную политику, и холодная война закончилась миром, а глобальный уровень насилия сейчас ниже, чем в прошлую эпоху.

В некоторых странах все еще идут войны – я живу на Ближнем Востоке и очень хорошо это знаю. Но большая часть планеты совсем далека от вооруженных конфликтов. В древних земледельческих обществах 15% смертей были насильственными. Сегодня же во всем мире менее 1,5% всех погибших умирают от руки другого человека. Вообще-то даже процент самоубийств сейчас выше, чем процент насильственных смертей! От насилия также умирают меньше, чем от ожирения и сопутствующих заболеваний. McDonalds и CocaCola представляют гораздо большую опасность, чем ИГИЛ или «Аль-Каида».

Почему наступила мирная эра? Этому есть две основные причины. Первая и главная – то, что ядерное оружие превратило идею войны между сверхдержавами в массовое самоубийство. Политикам пришлось полностью перестроить систему международных отношений и искать невоенные пути решения конфликтов. Вторая причина – перемены в экономике сделали знание основным экономическим активом. Раньше богатство в большей степени означало именно материальное богатство: поля пшеницы, золотые рудники, рабы, скот. Это провоцировало войны, так как завладеть материальным богатством было проще всего именно таким образом. Сейчас богатство – это владение информацией. И вы не можете завоевать ее военным путем. Вы, например, не можете захватить Кремниевую долину, ведь там нет никаких кремниевых рудников – богатство Долины заключается в ее инженерах и технологах. Следовательно, большинство войн идут сегодня именно в тех частях мира (Ближний Восток), где богатство традиционно сводится к материальному достатку (прежде всего нефтяным месторождениям).

Я не знаю, как долго продлится эта мирная эра. Но прошедшие десятилетия доказали, что когда люди хотят, они действительно могут контролировать насилие. Мы ответственны за то, чтобы оно держалось под контролем. Если начнется новая мировая война или ядерное оружие будет приведено в действие, это будет скорее на совести безответственных лидеров, а не человеческой природы.

– Что вы думаете о конфиденциальности и цензуре в будущем? Случится ли пришествие Большого брата?

– В XXI веке медицина станет главной угрозой нашей конфиденциальности. Постоянный мониторинг корпорациями и властями состояния организма человека с помощью биометрических сенсоров, распространение этой информации и сравнение ее с данными миллионов других людей сделает медицину эффективной, как никогда. Например, можно будет уничтожать рак на самой уязвимой для этой болезни стадии – когда он только начинает распространяться по телу. Вас также будут предупреждать об угрозе сердечного приступа; говорить, что именно вы должны есть и когда; советовать, какой климат и какая профессия вам больше подходит. Но взамен на такой прекрасный сервис вам придется пожертвовать своей приватностью и разрешить властям и корпорациям постоянно вас исследовать – они будут знать вас лучше, чем вы сами себя знаете. Это трудный и пугающий шаг, но я думаю, что большинство людей выберут здоровье, а не конфиденциальность.

Что касается цензуры, в прошлом она работала благодаря блокировке информации. В XXI веке цензура работает, заваливая людей неактуальной или вовсе ложной информацией. В результате мы просто не понимаем, на что именно обращать внимание и чему верить, и часто тратим время на исследование и обсуждение второстепенных вопросов, игнорируя важные. Люди ищут в youtube забавные видео с котиками и не задумываются о глобальном потеплении или коррупции в правительстве. В древние времена обладать силой означало иметь доступ к информации. Сейчас это значит понимать, какую информацию надо игнорировать.

– Возможно ли обучить компьютеры этике? Может ли машина выступать судьей и принимать за нас решения – начиная от того, с кем пойти на свидание, и заканчивая тем, какой приговор вынести обвиняемому?

– Машины не могут принимать за нас этические решения, но мы можем доверить им их воплощение в жизнь – тут они справятся даже лучше человека. Например, машины не могут сказать нам, правильно это или нет – дискриминировать других по цвету кожи или в связи с сексуальной ориентацией. Но как только люди решат, что это неэтично, можно будет разрешить машинам претворять это решение в жизнь. Кадровик может знать и соглашаться с тем, что неэтично унижать африканцев или геев, но когда на свободное рабочее место подаст документы мужчина нетрадиционной сексуальной ориентации, менеджер может оказаться против этого на подсознательном уровне и откажет ему в работе. Если же мы разрешим компьютерам, запрограммированным так, чтобы полностью игнорировать расу и сексуальную ориентацию, исследовать резюме, то дискриминации по этим признакам не будет. Конечно, сделать такую программу будет нелегко. Но вероятно, это все равно будет проще, чем заставить людей избавиться от предубеждений.

– Если машины смогут обрести над нами власть и станут принимать за нас решения, как это изменит личные отношения между людьми?

– Чем больше решений за нас принимают компьютерные алгоритмы, тем меньше ответственности мы несем за результат. Однако она по-прежнему будет лежать на тех, кто будет создавать эти алгоритмы. Например, если программа, которая нанимает людей на работу в мою компанию, будет ущемлять права геев или женщин, вы не сможете винить в этом меня (если только такие настройки программы не будут моим личным выбором), но сможете подать в суд на тех, кто создал это программное обеспечение.

– Как вы считаете, получится ли у нас создать универсальный язык?

– Он уже существует – это математика. Практически все государства, компании, организации и институции – вне зависимости от того, говорят ли они на русском, арабском, английском или норвежском языке – используют математику, чтобы записывать и обрабатывать данные. Любой кусочек информации, который может быть переведен на математический язык, хранится, распространяется и обрабатывается с умопомрачительной скоростью и эффективностью. Информацией, которая не может быть представлена в математической форме, как правило, пренебрегают.

Поэтому человек, который хочет влиять на решения правительств, организаций и компаний, должен научиться говорить с помощью чисел. Эксперты стараются перевести в цифры даже абстрактные идеи, такие как «бедность», «счастье» и «честность» («за чертой бедности», «уровни субъективного благополучия», «кредит-рейтинг»). Целые пласты знаний, такие как физика или инженерное дело, уже потеряли какую-либо связь с естественным языком и существуют исключительно на математическом языке. С переходом власти от человека к компьютерным алгоритмам математика станет еще важнее, так как алгоритмы не пользуются русским или английским языком – они пользуются числами.

– В чем вы видите формулу счастья для HomoDeus? Станет ли этот вид человека счастливее нас, ныне живущих?

– Сила, которую мы приобретем, включая возможность изменять наши собственные тела и мозги, не обязательно сделает нас счастливее. Возможно, мы превратимся в разочарованных богов. Как я уже говорил ранее, типичная реакция человека на очередной успех и какую-то радость – это не удовольствие, а завышенные ожидания. Поэтому все замечательные достижения XXI века, возможно, только увеличат нашу жажду.

В последние несколько веков мы научились контролировать окружающий мир и изменили нашу планету, однако счастливей это нас не сделало. Даже хуже – из-за того, что мы не понимали сложность мировой экологии, мы ненароком нарушили всю экологическую систему. В ближайший век мы, возможно, возьмем верх над своим внутренним миром, изменим наши тела и умы, но не обязательно станем счастливыми. Даже хуже – из-за того, что мы не понимаем сложность наших собственных умов, мы ненароком можем нарушить всю психическую систему.

Можно исследовать мозг с помощью микроскопов и аппаратов функциональной магнитно-резонансной томографии, но это не разум. Трудность состоит в том, что единственный доступный человеку для изучения разум – это его собственный. Ты никогда не сможешь напрямую наблюдать ход чужих мыслей. А когда будешь пытаться следить за своими, окажется, что очень сложно делать это объективно и систематически. Любой, кто это пробовал, знает, как это сложно – следить даже за самыми простыми психологическими процессами дольше секунды, не отвлекаясь и не увлекаясь. Именно поэтому я лично каждый день выделяю два часа на медитацию и ежегодно совершаю медитативный ретрит на пару месяцев. Я занимаюсь випассаной, которой меня обучил наставник Шри Сатья Нарайян Гоенка. Випассана – это метод систематического и объективного наблюдения за своими мыслями. Ум перманентно связан с телесными ощущениями. Ежесекундно мы ощущаем что-либо своим телом, а ум на это реагирует. Випассана учит созерцать физические ощущения и реакцию разума на них дисциплинированно и дистанцированно, познавая таким образом самые глубинные ментальные паттерны. То, до чего мне удавалось дойти во время медитации, гораздо увлекательнее, чем любой гаджет, который я когда-либо видел.