«В российском обществе нет правил», — полагает Сергей Ениколопов, заведующий отделом клинической психологии в НЦПЗ РАМН
© Анастасия Нарышкина
Агрессия — явление, с которым сталкивается сегодня каждый россиянин. У нас самая высокая в Европе смертность от убийств: 26 случаев на 100 тыс.человек (данные издания НИУ ВШЭ «Демоскоп»). Это в 50 раз больше, чем в Великобритании, в девять— чем в Румынии, и в 2,6— чем на Украине. Убийства — самый яркий показатель, характеризующий уровень насилия в стране. Есть и множество других— от уровня насилия в семье до количества уличных ограблений. Но все они подчиняются одной и той же тенденции— всюду Россия в первых рядах по разным печальным поводам.
Почему так и что порождает у нас агрессию, рассказывает Сергей ЕНИКОЛОПОВ, заведующий отделом клинической психологии в Научном центре психического здоровья населения Российской академии медицинских наук (НЦПЗ РАМН) и одновременно завкафедрой криминальной психологии Московского городского психолого-педагогического университета.
—Сергей Николаевич, почему в обществе так много агрессии, почему ею пронизана вся наша жизнь— от бытовой до политической?
—Мы помним, что в период социального оптимизма в первой половине 60-х годов Москва была очень доброжелательным городом, здесь было очень мало убийств. Потом все изменилось. Так вот первая причина роста агрессии та, что мы трансформирующееся, нестабильное общество. Когда в обществе происходят изменения, в нем растет агрессия.
Тут три важных момента. Первый— чему мы научились в процессе социализации. Ребенок растет и учится разным способам коммуникации и тому, в какой ситуации какой способ применять. Я могу вас попросить дать мне фотоаппарат, а могу его отнять. Если я школьник, то я могу выбить у вас из рук портфель, чтобы вы обратили на меня внимание, а могу дать по затылку. Но когда мне не семь, а тридцать семь и я даю вам по затылку, чтобы вы обратили на меня внимание, то это называется семейным насилием.
Это происходит потому, что у меня в репертуаре нет других способов. У вас, допустим, богатый репертуар, вы знаете, как показать, что вы довольны или нет, как уболтать, как мягко отказать и как резко. А когда у человека все сведено к «бить или не бить», то это его основной способ разрешения конфликтных ситуаций, насильственный. Он легко заучивается, как все плохое. А все хорошее заучивается только с многих предъявлений
Мы можем воспитывать пацифистов, показывая им пацифистские фильмы и давая пацифистские книжки. Но как показано в исследованиях, чтобы эффект пролонгировать, его нужно подпитывать, то есть постоянно показывать такие фильмы и давать такие книги. Вспомните себя: слова, которые не надо употреблять, вы запомнили с одного предъявления, а все остальные— не с одного. Это закономерность.
Другая вещь— это разрядка эмоционального напряжения. Напряженный человек приходит куда-то, где он может расслабиться. Именно это очень часто и есть причина семейного насилия. Ни на улице, ни на работе этого человека не подозревают ни в чем таком. Там он напряжен, но он приходит и спускает это напряжение на слабейшего: достается ребенку и жене.
И третий фактор, самый важный,— это агрессия как защита своего «я», представления о себе. Если я скажу вам грубость, ваше представление о себе начинает рушиться. Но тут важно, что идет атака на значимую для вас сторону «я». Если я скажу, что вы блондинка, вы же не будете обижаться и говорить «я не такая». Ведь блондинка? Блондинка. Вы спокойны, это незначимая для вас вещь. А если вы прожили тяжелую жизнь блондинки, которую все время отвергают, называют дурой, то вы напряжетесь. Эта будет атака на ваше «я». У нас в природе существуют три варианта реакции на сложную ситуацию: ступор, бегство или нападение. Вы можете убежать, можете впасть в ступор, а можете атаковать в ответ.
—Так из этого вытекает, что наш человек мало того что живет в трансформирующемся обществе, так он еще и все время напряжен, все время ждет наезда на свое «я»? И поэтому он такой агрессивный?
—Безусловно, и более того: он очень травмирован, потому что в этом обществе нет правил. Даже наше прошлое: одни говорят, что оно мерзкое и плохое, а другие— что хорошее. При этом нет «и-и», а есть «или-или». Или вот взятки: одного человека вы можете этим обидеть, а другой без денег пальцем не шевельнет. Когда человек не знает правил, он в растерянности. Эта растерянность называется «аномия», она выражается в самоубийствах, в уходе в религию, наркотики, алкоголь и настоящее насилие, когда я крушу неважно что не задумываясь.
Трансформирующееся общество— это не то, что мы от одной фазы перешли к другой, когда мы где-то зависли. Это общая напряженность и защита всех против всех. Вот большевики— неудачный, конечно, пример— пришли к власти, и тут же появились новые законы, Уголовный кодекс, правила, и огромное количество людей уже в 27-м году чувствовало, что страна на подъеме. Потому что появились новые правила, они могут быть дурацкие, я сейчас не об их качестве. Вы спрашиваете, куда мы пришли? Никуда. Я беседовал с милейшим человеком, а потом выяснилось, что он гангстер. Под конец разговора он сказал: «Я помогаю решать проблемы. У вас нет никаких проблем?» У меня не было, а то бы он мне помог...
Все у нас неустойчиво. Отсутствует ощущение, что мы знаем, куда мы идем и что нам делать. Причем не только гласно, но и негласно. Зато есть ощущение «так долго жить нельзя». Почему население в таком восторге от Путина? Потому что нет ничего хуже полного раздрая, и вот появляется человек, предлагающий ввести правила. Они могут нравиться или не нравиться, но реакция общества на то, что они были предложены, понятная— благодарность.
—Мы говорили о том, что люди напряжены и ущемлены, но ведь в значительной мере причина этого— они сами. Если бы они были добрее друг к другу... Не могут?
—Здесь вот что присутствует: если я буду добрый, то общество оттопчет мне ноги. Особенно это заметно у водителей. Но если вдруг появляется доброжелательный водитель, то многие реагируют на него очень хорошо, благодаря его. То есть не все озверели и все забыли. Но большая часть настолько всем ущемлена, забита, я бы даже сказал, затрахана, что реакция— «я ей дам мизинец, а она откусит вместе с берцовой костью». У нас есть взаимное недоверие. «Я-то могу вести себя прилично, а вы не можете по определению», и поэтому мы будем друг другу хамить. Мы просто не ждем друг от друга хорошего поведения. А третий это все наблюдает и говорит: ну, со зверями жить, по-зверски и вести себя. Но опять замечу: стоит кому-то сделать что-то более доброжелательное, а второму отреагировать, так и третий воспринимает это нормально.
—И каковы ваши прогнозы?
—Есть несколько сценариев, и худший состоит в следующем. Агрессия будет выражаться во все большей поляризации общества. Будет продолжаться рост убийств и насилия, будет предубежденность по отношению к старикам, к слабым, беспомощным. Старики просто удобны— на них можно самоутверждаться. Для многих людей это может кончаться печально— самоубийством.
—Правильно ли я понимаю, что отношение к старикам, начиная от транспорта и заканчивая неоказанием медицинских услуг, есть выражение той тенденции, о которой вы говорите?
—Конечно. Вторая группа— это дети.
—То есть худший сценарий— это усиление насилия в отношении тех групп населения, которые можно назвать слабейшими,— стариков, детей и женщин?
—Да, и еще мигранты, инвалиды, больные. Это фантастически разрушительно, потому что агрессия против, допустим, больного вызывает бессилие и ответную злобу родственников больного— они-то его любят. Агрессия против пожилых людей вызывает ответную агрессию у их внуков и детей. Это плевок против ветра. Есть люди, которые склоняются к социал-дарвинизму и говорят, что все определяет успех, но они забывают, что в обществе на каждое проявление социал-дарвинизма (человек человеку волк) существуют связи— семейные, родственные, кровные, профессиональные— и рушить эти основы общества нельзя. Именно поэтому народ будет возмущаться. Мы же видим, как отреагировали автолюбители, когда несправедливо осудили водителя. Люди начинают объединяться, потому что справедливость— она базовая вещь: люди бессознательно верят, что мир справедлив. Сознательно-то мы можем сказать «какая ерунда, справедливость мира». Но обратите внимание: все религии построены на вере в то, что всем воздастся по справедливости. Это очень важная черта, она быстрее объединяет людей, чем идея построить, допустим, школу.
—Это худший сценарий. А лучший?
—Вернуться к системному взгляду на вещи. Но для того чтобы это сделать, нужна обратная связь, нужно понимать, что в стране происходит. А у нас почти не делают хороших исследований, скажем, семейного насилия, и ни эксперты, ни просто люди почти ничего про это не знают. Когда девушка выходит замуж, она должна понимать: вероятность того, что муж будет ее бить или она будет с ним драться,— около 60%. Только в 42% семей, зарегистрированных или нет, не бьют друг друга.
У нас нет социального портрета страны. Несколько лет назад я не мог найти тривиальные данные: какова средняя продолжительность брака россиян. Получив их, можно было бы понять, сколько раз за жизнь ребенок будет сталкиваться с новым отцом или матерью. Предположим, что они все хорошие, но к ним нужно приспосабливаться, привыкать. Если учесть, что для некоторых детей развод является травмой, а при травме вероятность высокой агрессивности высока.
—Хорошо, а что нужно для этого системного взгляда?
—В США в 60-70-е по телевидению показывали много насилия. Ответом было огромный заказ, государственный и частный, на исследования, посвященные влиянию СМИ на социальное поведение человека. В 1980 году в конгрессе были слушания на эту тему, на которых звучали обобщенные результаты 2700 исследований. Заметьте, что эти исследования проводили и противники, и сторонники того, чтобы показывать насилие по телевидению. Эти сторонники считали: показываем насилие и секс— мешаем реальному насилию, человек испытывает катарсис и все такое. Так вот теория катарсиса накрылась, потому что исследования показали, что она неверная. Законов после этих слушаний было принято мало, но телемагнаты осознали, что если они хотят жить в спокойной стране и дети их тоже, то надо что-то менять. И они сами, по своей воле изменили положение дел, и получилось современное, достаточно скучное американское телевидение. Осознание может прийти, когда ты понимаешь, что тебе рассказывают, а для этого нужны эти исследования— они шли почти десять лет. Недавно у них были слушания по видеоиграм. Общество смотрит на свой портрет и понимает, что здесь, здесь и здесь надо исправить.
—То есть нужен заказ на «портрет общества» и желание, а также возможность что-то изменить. Если вернуться к агрессии, правда ли, что она идет сверху вниз? «И клерк пнул кота».
—Нет, необязательно, потому что агрессия может пойти вниз, может— вбок, а может вернуться к агрессору. Всегда можно подставить начальника, слить информацию конкуренту, убить его собаку. Другое дело— да, очень часто насилие сверху порождает насилие в среде. Огромное количество хулиганов не думают о том, что они хотят свергнуть власть или что они живут в несправедливом мире. Но они чувствуют, что что-то делать надо, и деструктивно ведут себя на своем уровне. Но им под руку может попасться любой.
http://mn.ru/newspaper_zoom/20110608/302302098.html
© Анастасия Нарышкина
Агрессия — явление, с которым сталкивается сегодня каждый россиянин. У нас самая высокая в Европе смертность от убийств: 26 случаев на 100 тыс.человек (данные издания НИУ ВШЭ «Демоскоп»). Это в 50 раз больше, чем в Великобритании, в девять— чем в Румынии, и в 2,6— чем на Украине. Убийства — самый яркий показатель, характеризующий уровень насилия в стране. Есть и множество других— от уровня насилия в семье до количества уличных ограблений. Но все они подчиняются одной и той же тенденции— всюду Россия в первых рядах по разным печальным поводам.
Почему так и что порождает у нас агрессию, рассказывает Сергей ЕНИКОЛОПОВ, заведующий отделом клинической психологии в Научном центре психического здоровья населения Российской академии медицинских наук (НЦПЗ РАМН) и одновременно завкафедрой криминальной психологии Московского городского психолого-педагогического университета.
—Сергей Николаевич, почему в обществе так много агрессии, почему ею пронизана вся наша жизнь— от бытовой до политической?
—Мы помним, что в период социального оптимизма в первой половине 60-х годов Москва была очень доброжелательным городом, здесь было очень мало убийств. Потом все изменилось. Так вот первая причина роста агрессии та, что мы трансформирующееся, нестабильное общество. Когда в обществе происходят изменения, в нем растет агрессия.
Тут три важных момента. Первый— чему мы научились в процессе социализации. Ребенок растет и учится разным способам коммуникации и тому, в какой ситуации какой способ применять. Я могу вас попросить дать мне фотоаппарат, а могу его отнять. Если я школьник, то я могу выбить у вас из рук портфель, чтобы вы обратили на меня внимание, а могу дать по затылку. Но когда мне не семь, а тридцать семь и я даю вам по затылку, чтобы вы обратили на меня внимание, то это называется семейным насилием.
Это происходит потому, что у меня в репертуаре нет других способов. У вас, допустим, богатый репертуар, вы знаете, как показать, что вы довольны или нет, как уболтать, как мягко отказать и как резко. А когда у человека все сведено к «бить или не бить», то это его основной способ разрешения конфликтных ситуаций, насильственный. Он легко заучивается, как все плохое. А все хорошее заучивается только с многих предъявлений
Мы можем воспитывать пацифистов, показывая им пацифистские фильмы и давая пацифистские книжки. Но как показано в исследованиях, чтобы эффект пролонгировать, его нужно подпитывать, то есть постоянно показывать такие фильмы и давать такие книги. Вспомните себя: слова, которые не надо употреблять, вы запомнили с одного предъявления, а все остальные— не с одного. Это закономерность.
Другая вещь— это разрядка эмоционального напряжения. Напряженный человек приходит куда-то, где он может расслабиться. Именно это очень часто и есть причина семейного насилия. Ни на улице, ни на работе этого человека не подозревают ни в чем таком. Там он напряжен, но он приходит и спускает это напряжение на слабейшего: достается ребенку и жене.
И третий фактор, самый важный,— это агрессия как защита своего «я», представления о себе. Если я скажу вам грубость, ваше представление о себе начинает рушиться. Но тут важно, что идет атака на значимую для вас сторону «я». Если я скажу, что вы блондинка, вы же не будете обижаться и говорить «я не такая». Ведь блондинка? Блондинка. Вы спокойны, это незначимая для вас вещь. А если вы прожили тяжелую жизнь блондинки, которую все время отвергают, называют дурой, то вы напряжетесь. Эта будет атака на ваше «я». У нас в природе существуют три варианта реакции на сложную ситуацию: ступор, бегство или нападение. Вы можете убежать, можете впасть в ступор, а можете атаковать в ответ.
—Так из этого вытекает, что наш человек мало того что живет в трансформирующемся обществе, так он еще и все время напряжен, все время ждет наезда на свое «я»? И поэтому он такой агрессивный?
—Безусловно, и более того: он очень травмирован, потому что в этом обществе нет правил. Даже наше прошлое: одни говорят, что оно мерзкое и плохое, а другие— что хорошее. При этом нет «и-и», а есть «или-или». Или вот взятки: одного человека вы можете этим обидеть, а другой без денег пальцем не шевельнет. Когда человек не знает правил, он в растерянности. Эта растерянность называется «аномия», она выражается в самоубийствах, в уходе в религию, наркотики, алкоголь и настоящее насилие, когда я крушу неважно что не задумываясь.
Трансформирующееся общество— это не то, что мы от одной фазы перешли к другой, когда мы где-то зависли. Это общая напряженность и защита всех против всех. Вот большевики— неудачный, конечно, пример— пришли к власти, и тут же появились новые законы, Уголовный кодекс, правила, и огромное количество людей уже в 27-м году чувствовало, что страна на подъеме. Потому что появились новые правила, они могут быть дурацкие, я сейчас не об их качестве. Вы спрашиваете, куда мы пришли? Никуда. Я беседовал с милейшим человеком, а потом выяснилось, что он гангстер. Под конец разговора он сказал: «Я помогаю решать проблемы. У вас нет никаких проблем?» У меня не было, а то бы он мне помог...
Все у нас неустойчиво. Отсутствует ощущение, что мы знаем, куда мы идем и что нам делать. Причем не только гласно, но и негласно. Зато есть ощущение «так долго жить нельзя». Почему население в таком восторге от Путина? Потому что нет ничего хуже полного раздрая, и вот появляется человек, предлагающий ввести правила. Они могут нравиться или не нравиться, но реакция общества на то, что они были предложены, понятная— благодарность.
—Мы говорили о том, что люди напряжены и ущемлены, но ведь в значительной мере причина этого— они сами. Если бы они были добрее друг к другу... Не могут?
—Здесь вот что присутствует: если я буду добрый, то общество оттопчет мне ноги. Особенно это заметно у водителей. Но если вдруг появляется доброжелательный водитель, то многие реагируют на него очень хорошо, благодаря его. То есть не все озверели и все забыли. Но большая часть настолько всем ущемлена, забита, я бы даже сказал, затрахана, что реакция— «я ей дам мизинец, а она откусит вместе с берцовой костью». У нас есть взаимное недоверие. «Я-то могу вести себя прилично, а вы не можете по определению», и поэтому мы будем друг другу хамить. Мы просто не ждем друг от друга хорошего поведения. А третий это все наблюдает и говорит: ну, со зверями жить, по-зверски и вести себя. Но опять замечу: стоит кому-то сделать что-то более доброжелательное, а второму отреагировать, так и третий воспринимает это нормально.
—И каковы ваши прогнозы?
—Есть несколько сценариев, и худший состоит в следующем. Агрессия будет выражаться во все большей поляризации общества. Будет продолжаться рост убийств и насилия, будет предубежденность по отношению к старикам, к слабым, беспомощным. Старики просто удобны— на них можно самоутверждаться. Для многих людей это может кончаться печально— самоубийством.
—Правильно ли я понимаю, что отношение к старикам, начиная от транспорта и заканчивая неоказанием медицинских услуг, есть выражение той тенденции, о которой вы говорите?
—Конечно. Вторая группа— это дети.
—То есть худший сценарий— это усиление насилия в отношении тех групп населения, которые можно назвать слабейшими,— стариков, детей и женщин?
—Да, и еще мигранты, инвалиды, больные. Это фантастически разрушительно, потому что агрессия против, допустим, больного вызывает бессилие и ответную злобу родственников больного— они-то его любят. Агрессия против пожилых людей вызывает ответную агрессию у их внуков и детей. Это плевок против ветра. Есть люди, которые склоняются к социал-дарвинизму и говорят, что все определяет успех, но они забывают, что в обществе на каждое проявление социал-дарвинизма (человек человеку волк) существуют связи— семейные, родственные, кровные, профессиональные— и рушить эти основы общества нельзя. Именно поэтому народ будет возмущаться. Мы же видим, как отреагировали автолюбители, когда несправедливо осудили водителя. Люди начинают объединяться, потому что справедливость— она базовая вещь: люди бессознательно верят, что мир справедлив. Сознательно-то мы можем сказать «какая ерунда, справедливость мира». Но обратите внимание: все религии построены на вере в то, что всем воздастся по справедливости. Это очень важная черта, она быстрее объединяет людей, чем идея построить, допустим, школу.
—Это худший сценарий. А лучший?
—Вернуться к системному взгляду на вещи. Но для того чтобы это сделать, нужна обратная связь, нужно понимать, что в стране происходит. А у нас почти не делают хороших исследований, скажем, семейного насилия, и ни эксперты, ни просто люди почти ничего про это не знают. Когда девушка выходит замуж, она должна понимать: вероятность того, что муж будет ее бить или она будет с ним драться,— около 60%. Только в 42% семей, зарегистрированных или нет, не бьют друг друга.
У нас нет социального портрета страны. Несколько лет назад я не мог найти тривиальные данные: какова средняя продолжительность брака россиян. Получив их, можно было бы понять, сколько раз за жизнь ребенок будет сталкиваться с новым отцом или матерью. Предположим, что они все хорошие, но к ним нужно приспосабливаться, привыкать. Если учесть, что для некоторых детей развод является травмой, а при травме вероятность высокой агрессивности высока.
—Хорошо, а что нужно для этого системного взгляда?
—В США в 60-70-е по телевидению показывали много насилия. Ответом было огромный заказ, государственный и частный, на исследования, посвященные влиянию СМИ на социальное поведение человека. В 1980 году в конгрессе были слушания на эту тему, на которых звучали обобщенные результаты 2700 исследований. Заметьте, что эти исследования проводили и противники, и сторонники того, чтобы показывать насилие по телевидению. Эти сторонники считали: показываем насилие и секс— мешаем реальному насилию, человек испытывает катарсис и все такое. Так вот теория катарсиса накрылась, потому что исследования показали, что она неверная. Законов после этих слушаний было принято мало, но телемагнаты осознали, что если они хотят жить в спокойной стране и дети их тоже, то надо что-то менять. И они сами, по своей воле изменили положение дел, и получилось современное, достаточно скучное американское телевидение. Осознание может прийти, когда ты понимаешь, что тебе рассказывают, а для этого нужны эти исследования— они шли почти десять лет. Недавно у них были слушания по видеоиграм. Общество смотрит на свой портрет и понимает, что здесь, здесь и здесь надо исправить.
—То есть нужен заказ на «портрет общества» и желание, а также возможность что-то изменить. Если вернуться к агрессии, правда ли, что она идет сверху вниз? «И клерк пнул кота».
—Нет, необязательно, потому что агрессия может пойти вниз, может— вбок, а может вернуться к агрессору. Всегда можно подставить начальника, слить информацию конкуренту, убить его собаку. Другое дело— да, очень часто насилие сверху порождает насилие в среде. Огромное количество хулиганов не думают о том, что они хотят свергнуть власть или что они живут в несправедливом мире. Но они чувствуют, что что-то делать надо, и деструктивно ведут себя на своем уровне. Но им под руку может попасться любой.
http://mn.ru/newspaper_zoom/20110608/302302098.html
Комментарии (4)