Долгосрочные прогнозы обычно не сбываются, в лучшем случае будущее можно предсказать лишь на два-три года вперед, полагает профессор Таллинского университета Эрик Терк. Несмотря на это, государственные организации и крупные компании заказывают подобные исследования и часто на их основе принимаются важные решения, в том числе новые законы. Предлагаем вам познакомиться с конспектом лекции Терка о прогнозировании будущего.

Эрик Терк - специалист в области прогнозирования и стратегического менеджмента, PhD, профессор Таллинского университета:

Для начала стоит сказать несколько слов о терминологии. На моей визитной карточке не написано «футурология», на ней нет слова «прогнозирование», там указано: «Стратегия и изучение будущего». Если писать на английском, выглядит это несколько иначе: во множественном числе - future studies. Есть еще слово foresight (я попробовал узнать, как можно сказать по-русски, но это не переводится, говорят просто «форсайт» то есть предвидение) и есть future research. Действительно, когда меня станут спрашивать, каким я вижу будущее через двадцать лет, я откровенный отвечаю, что я не знаю этого. Это просто такая философия мышления: существуют различные вероятные альтернативные варианты будущего, и мы можем анализировать, какие есть для их возникновения предпосылки. Это считается очень важным делом, за это платят большие деньги государственные организации и крупные компании.

Я долгое время был его директором Института изучения будущего в Эстонии, где занимаются foresight. В настоящее время мы фунционируем как подразделение Таллинского университета. Эстонский парламент создал второй центр — это Фонд развития Эстонии. Сейчас там проходит реорганизация, функции foresight переводятся – теперь автономное подразделение в аппарате парламента будет этим заниматься. В качестве хорошего примера можно назвать Финляндию. Когда законодательный акт связан с очень сложными проблемами, влияющими на долгосрочное будущее, тему вначале разрабатывают – этим занимается специальная комиссия по foresight при парламенте. Они занимаются предварительной работой, чтобы обсуждение было более рациональным.

Скажем, существует два вероятных варианта будущего. Мы имеем возможность пощупать это будущее: при каких оно возникает предпосылках, какая его вероятность и т. д. Мы можем выбирать: мы ориентированы, к примеру, в сторону одной модели, значит, следующий вопрос — что мы должны делать сейчас в настоящем, чтобы повысить вероятность того, что сбудется именно тот вариант, который мы считаем самым выгодным.

Я в силу профессии знаю, что обычно не сбываются комплексные долгосрочные прогнозы. Вы можете какое-то время что-то прогнозировать, и это зависит от политического цикла и экономического цикла. На некоторых стадиях вы способны делать достаточно верные прогнозы не больше, чем на два-три года. Но чем можно заниматься? Можно заниматься построением анализов различных сценариев и попытаться через этот анализ получать определенные знания: что может не сработать, что будет работать, какие есть возможности, какие есть опасности. И эта работа обладает действительной ценностью.

  Изучение будущего похоже на игру мячами. Существуют возможные миры, существуют вероятные миры, и существуют желаемые миры. К примеру, в цирке хорошие специалисты способны жонглировать сразу десятью мячами. Может показаться, что это простая задача: суть этого анализа состоит в том, что у нас есть определенный период времени (предположим, до 2040 года) и у нас есть три мяча — три вопроса. Первый — сказать, что в принципе теоретически возможно. Обычно это достаточно легко. Следующим вопросом будет — вероятно ли это. И третьим вопросом — насколько это желаемо. Действительно мы этого хотим? Это очень тяжело понять, так как желания способны меняться с большой скоростью. Сценарии всегда строятся на анализе этих трех вещей — возможно ли, насколько вероятно и насколько желаемо.

К примеру, есть ли возможность, что Россия войдет в Европейский союз? Мы берем какой-то горизонт времени — предположим, через двадцать лет. Тогда я должен сказать, что в принципе это возможно. Следующий вопрос — насколько вероятно? Тогда я могу ответить, что это очень маловероятно. Другой вопрос — насколько это желаемо, насколько россияне этого хотят, насколько Европейский союз хочет? И что будет с этим элементом во времени: может быть, хотя и сейчас не хотят, через какое-то время могут захотеть.

Мы желаем, чтобы люди могли обсуждать различные сценарии. Не ограничиваться тем, что есть компьютер и компьютерная модель, какой-то количественный результат. Важно, чтобы люди (например, те, которые принимают решения, или общая публика) осознавали, в чем состоит суть этих сценариев.

Тогда мы можем оперировать достаточно маленьким количеством альтернативных переменных. Мы можем сказать, к примеру, если речь идет о геополитике, что не знаем, какими будут отношения между Западом и Востоком. Возможно, плохие; возможно, хорошие — имеет смысл рассматривать оба варианта. Но мы не можем взять, к примеру, пятьдесят переменных и по каждому отметить альтернативные состояния. Тогда человек просто не сможет ориентироваться в этих паттернах и делать какие-то выводы.

Когда мы собираемся решать долгосрочную задачу, нам необходимо определиться, из каких мы исходим трендов. Рассмотрим несколько примеров.

Демография

Если мы говорим о следующих двадцати–двадцати пяти годах, то рост населения продолжается. А если мы занимаемся более долгосрочной перспективой, тогда он пойдет на спад. Например, на земном шаре, наверное, не будет больше одиннадцать миллиардов человек. Сейчас ситуация совсем другая, чем казалось 30 или 40 лет назад, когда «Римский клуб» делал свои прогнозы, где были предпосылки, что рост населения линейно повышается и скоро просто не будет хватать еды и т. д. Сейчас мы говорим, что проблема еды зависит от того, как мы будем использовать земельные ресурсы.

Экология и ресурсы

 Когда экономисты делают свои прогнозы, они очень часто не исходят из того, что в следующем десятилетии с экологическими проблемами будет очень трудно. А уже видно, что будет больше наводнений, штормов, эпидемий, засух — это сверхвероятно. Значит, экономика может расти, но мы должны очень большой процент этого совокупного продукта расходовать, чтобы бороться с этими вещами. Наша жизнь не будет лучше, если даже экономика растет.

Изменяются приоритеты по стратегическим ресурсам. Сейчас Россия говорит: «Мы очень богатая страна, у нас есть нефть и газ». Но в долгосрочном плане это особо никого не интересует, и тогда Россия может гордиться, например, что у нее много леса или пресной воды.

Экономика

 Экономический рост на Земле в целом может продолжаться, но в основном, наверное, это будет за счет Юго-Восточной Азии и, может быть, Америки. Не за счет Европы и наших более близких регионов. И, наверное, деиндустриализация будет продолжаться. Но вопрос в том, какой будет эта деиндустриализация, какого типа сервисная экономика это будет. Мы будем использовать совсем другие категории. Много пишется о синей экономике, зеленой экономике, как использовать морские ресурсы, чтобы производить энергию и что-то выращивать. Например, сейчас очень популярной стала идея, что люди будут использовать свои квартиры и машины, чтобы делать на этом бизнес. Теневая экономика была всегда, но сейчас включение информационных технологий дает совсем другой размах.

Социальные и политические изменения

 Все в целом можно назвать словом governance. Наши общества могут собой управлять, или самоуправляться. Вопрос только в том, как будет развиваться эта модель общества. Там будет намного сложнее с новыми приоритетами, это особый разговор, сейчас только идут поиски. Противоречие между молодыми и более образованными и менее образованными стариками, как я, — это есть везде, посмотрите по голосованию в Англии: молодые, более образованные за Европейский союз, менее образованные и более старые — за Brexit. Кампания Трампа — точно так же. И эта тенденция будет продолжаться.

Глобализация

К примеру, сейчас центральный элемент и основной двигатель глобализации — это финансовый капитал. Не очень ясно, станет ли в будущем это продолжаться. Это не значит, что если, например, роль финансового капитала уменьшается, то глобализация прекращается. Просто будут другие формы и другие приоритеты. И вопрос по поводу того, что называется global governance: что мы будем делать с объединенными нациями и с мировыми банками, как эту мировую систему регулировать? Сейчас это открытые варианты, четкого тренда не видно.