Конкистадор Хуан Понсе де Леон всю жизнь провел в поисках источника вечной молодости, я же посвятила жизнь поискам идеального расписания. На смену бумажным календарям с цветными пометками пришли компьютерные приложения, составляющие планы дней и недель, но повседневная рутина по-прежнему не дается мне в руки: каждый день — новый день, непредсказуемый, словно скачки на родео, и столь же мимолетный.

Понятно, как мне в пору пришлась только что появившаяся книга «Режим гения. Распорядок дня великих людей». Автор Мэйсон Карри исследует распорядок жизни 161 художника, писателя и композитора, затрагивает также философов, ученых и других выдающихся деятелей.

Эта книга убедила меня в том, что для творческих людей постоянный образ жизни был не прихотью, а необходимым условием работы. Говоря словами Карри, «упорядоченный режим — словно колея, по которой в хорошем темпе движутся умственные силы гения, она ограждает его от тирании переменчивых настроений». И хотя сама по себе эта книга — всего лишь упоительное собрание повседневных пустяков, а не учебник, я начала подмечать нечто общее в образе жизни более, скажем так, здоровых гениев, то есть тех, кто полагался в первую очередь на дисциплину, а не выпивку и бензедрин. Вот принципы, на которых основана продуктивная рутина.

Укромное рабочее место. Джейн Остин просила не смазывать скрипучую петлю в двери гостиной, где она работала, чтобы этот сигнал предупреждал ее о постороннем вторжении. Уильям Фолкнер за неимением замка попросту снимал дверную ручку и уносил ее с собой в кабинет — вот о чем, наверное, мечтают нынешние работники в своих «стойлах». Родные Марка Твена не смели стучаться к нему в дверь: если никак не могли обойтись без него, то вызывали занятого работой писателя, дуя в рог. Грэм Грин зашел еще дальше: он арендовал офис, адрес и телефон которого не был известен никому, кроме его жены. Натаниеля Уайета отвлекал вид из окна, и он наклеил на стекло кусок картона.

Ежедневная прогулка. Многие творческие люди нуждаются для стимуляции мозга в ежедневной прогулке. Серен Кьеркегор обретал на свежем воздухе вдохновение и, вернувшись домой, зачастую бросался к столу и писал со шляпой на голове и зонтиком или тростью под мышкой. Чарльз Диккенс непременно прогуливался по три часа ежедневно, и свои уличные наблюдения вставлял в очередной эпизод романа, над которым он работал в тот момент. Чайковский обходился двумя часами, а не тремя, но не позволял себе и на секунду сократить променад в уверенности, что без этих 120 минут в день непременно расхворается. Бетховен отправлялся пройтись после обеда и брал с собой бумагу и карандаш на случай, если в пути его застигнет вдохновение. Эрик Сати тоже вооружался писчими принадлежностями и по пути из Парижа в бедный пригород, где он проживал, останавливался под фонарем и делал заметки. Когда фонари во время Первой мировой войны отключили, это плохо отразилось на продуктивности композитора.

Выполнение нормы. Энтони Троллоп проводил за столом всего три часа в день, однако соблюдал скорость письма в 250 слов за 15 минут и, если заканчивал один роман до истечения этого срока, тут же начинал следующий. Эрнест Хемингуэй также каждый день отмечал на графике количество написанных слов, «чтобы не обманываться». Б.Ф. Скиннер включал перед началом работы таймер и добросовестно записывал количество проработанных часов и написанных слов.

Четкое разграничение важной работы и «дел». До электронной почты существовала бумажная. И я с изумлением подсчитывала, читая эту книгу, сколько же времени люди тратили, отвечая на письма. Многие творческие люди разделяли работу (сочинение музыки, рисование и т. д., чаще всего по утрам) и дела, которым отводилась вторая половина дня. Другие принимались за письма, если стопорилась основная работа. Но даже если корреспонденции в ту пору было не меньше, чем сейчас, все-таки в прежние времена с ней было легче справиться, потому что почта поступала в определенный час, а не каждую минуту, как современные электронные письма и сообщения.

Останавливаться на скаку, а не когда застрял. Хемингуэй формулировал это так: «Пишешь не далее того момента, когда в тебе еще остаются соки и ты знаешь, что будет дальше — тогда останавливаешься и стараешься жить этим до завтра, когда снова примешься за дело». О том же и Генри Миллер: «Нельзя вычерпывать колодец до дна, понимаете? Я считаю правильным отрываться от печатной машинки, уходить от нее, пока в голове еще что-то остается». За исключением Моцарта, который вскакивал в шесть утра и весь день носился с уроков на концерты, оттуда на балы и ложился примерно в час ночи, большинство гениев предпочитало работать с утра, делать перерыв на ранний обед и прогулку, потом час или два возиться с письмами и часам к трем заканчивать трудовой день. «Я понял, что человек, который нуждается в отдыхе и продолжает работать вопреки усталости, попросту глуп», — заявлял Карл Юнг. Моцарта он в расчет не брал.

Поддержка партнера. Марта Фрейд «подбирала Зигмунду одежду вплоть до носовых платков и даже выдавливала пасту на зубную щетку», пишет Карри. Гертруда Стайн любила работать на свежем воздухе, любуясь холмами и коровами, так что во время поездки по сельской местности Франции Гертруда выбирала, где остановиться, а Алиса Токлас подгоняла коров поближе, чтобы писательница могла ими любоваться. Жена Густава Малера подкупала соседей билетами в оперу, чтобы те не давали своим собакам лаять в то время, когда композитор сочиняет музыку — и это несмотря на то, что ее саму супруг заставил отказаться от весьма успешной карьеры в музыке. У не состоящих в браке творцов тоже находились помощники: сестра Джейн Остин Кассандра взяла на себя основную часть домашних забот, высвободив Джейн время для творчества. «Не представляю себе, как можно сочинять, когда в голове вертятся бараньи котлеты и ревень», — писала Джейн. А Энди Уорхол каждое утро звонил своей сотруднице Пэт Хэккет и перебирал с ней события прошедшего дня. «Дневник», как они это называли, мог занять и пару часов, причем Хэккет старательно записывала слова шефа, а затем печатала эти заметки на машинке, и так каждый будний день с 1976 года до смерти Уорхола в 1987-м.

Отсутствие светской жизни. Один из любовников Симоны де Бовуар вспоминал: «Никаких вечеринок, никаких приемов, ничего мещанского… незагроможденная жизнь, продуманная так, чтобы ничто не мешало Симоне работать». Марсель Пруст также, по словам Карри, в 1910 году «принял осознанное решение скрыться от общества». Пабло Пикассо и его подруга Фернанда Оливье позаимствовали у Стайн и Токлас идею устраивать по воскресеньям приемы — «таким образом, все светские и дружеские обязанности ограничивались одним днем».

Среди всех советов этот последний — изолировать себя от общества — показался мне наименее привлекательным. А в целом распорядок дня гениев кажется мне вдохновляющим примером, но вместе с тем очень строгим, почти недостижимым. Большинству из нас не по силам даже попытка организовать время по-своему, а потому я хотела бы закончить тостом в честь тех, кто сумел работать в рамках не своего, а чужого расписания. Франсин Проуз начинала писать в тот момент, когда ее дети садились в школьный автобус, и прекращала, когда тот же автобус доставлял их домой; Томасу Элиоту было легче писать, когда он служил в банке, чем пока изображал из себя голодного поэта; и даже Скотт Фицджеральд поначалу писал урывками, ведь молодые офицеры себе не принадлежат — и хотя те дни не вошли в легенду, в отличие от пропитанных джином парижских ночей, та поздняя богемная жизнь во французской столице оказалась и менее продуктивной и, конечно, гораздо более вредной для печени. Быть рабом чужого расписания раздражает, но так легче выдерживать курс.

А рутина, расписание — и есть курс. Тот путь, который ведет нас изо дня в день. Порой мы отклоняемся от маршрута, порой следуем этим ограничивающим свободу вехам, но в любом случае главное — что мы продолжаем путь.

http://hbr-russia.ru/lichnaya-effektivnost/upravlenie-vremenem/p13509/